Настало время больших калибров.
— Не сдерживайся, шинигами, — я занес для замаха заряженную косу Жнеца. — Или умрешь.
И все же она продолжала колебаться.
— Не волнуйся за меня, — я ободряюще улыбнулся, сверкнув глазами.
На этот раз она мне поверила.
— Ядерная Теневая Сакура. Высвобождение.
В следующий момент я ударил. Две силы, два воплощения смерти столкнулись и прошли мимо друг друга.
Никто из нас не хотел смерти другого.
Сражение было бессмысленным.
Она прерывисто дышала, и ее высокая грудь вздымалась в такт. Платок с головы она потеряла, поэтому ее гладкие черные волосы раскинулись прядями по белому кимоно.
Я не мог оторваться от нее и был готов смотреть вечность. Высокие узкие скулы, бархатные темные глаза, пропорционально широкий лоб и идеальный овал лица. Ее остренький носик был будто выточен лучшими скульпторами всех миров — одновременно ли, или они выбрали кого-то наилучшего среди них, я не знаю.
Я знаю только, что мы были абсолютно равны по силе.
— Я не могу тебя победить, — вслух произнес я.
— Я не могу тебя победить, — эхом отозвалась она.
И вдруг меня озарило. И я, сложив глефу, быстро побежал к рюкзаку, оставленному по дороге.
— Никуда не уходи! — и почему в такой ответственный момент я вел себя как полный дебил?
Подумать только, вчера — буквально вчера я смеялся над Казуей. Был готов изгаляться над его импульсивностью. Случайно чуть не оскорбил его. Он по-японски стоически выдержал мои западные манеры… отсутствие манер. Буквально вчера я смотрел на то, что для меня было немыслимо.
Буквально вчера я был другим. А ведь я даже поспать не успел.
Сущая мелочь. Вот он, рюкзак. Открыть главный отсек. Даже искать не надо, вот она торчит.
Я вернулся на исходную. Яно внимательно наблюдала за мной.
Выдохнуть. Сконцентрироваться. Поцарапать палец. Зачем? Черт его знает. Надо.
Я размахнулся так сильно, как только умел, и со всей дури швырнул стрелу в небо.
Яно неуловимо стремительным жестом вскинула руку перед запахом ворота кимоно. Пробив ее ладонь насквозь, стрела торчала в направлении середины груди — там, где на четыре пальца выше мечевидного отростка должно располагаться сердце.
— Знаешь, — она задумчиво отломила наконечник у неубиваемой стрелы и, вытащив древко, переводила взгляд с идеально гладкой поверхности непораненной руки на оперение. — Я как-то не привыкла, чтобы в меня кидались острыми предметами. А что за птица? Сокол?
Пальцы сами создали навью веревку узорчатого плетения. Самую тонкую, самую мягкую. Нужно-то было всего ничего. А перенервничал и замылился, будто пять километров каната вручную бухтовал.