Перед Алей лежала черная заколка-невидимка, настолько тоненькая, что в волосах была бы совершенно незаметной.
— В этом городе.
Казуя расстелил подробную бумажную карту местности.
— От этого дома самым коротким путем к реке, которая в этой местности шире других.
Палец пополз по прямой к реке Сиба.
— За рекой через старый заброшенный парк прямо к скале, на которой все стоят.
Мы нашли точку, отмеченную значком бинокля. Площадка, с которой видно целый город — а в хорошую погоду и Токио.
— По гребню на запад.
Маршрут пролегал через холмистую местность, где младшие школьники устраивали походы с пикниками.
— До точки между врачами и медсестрами.
Сложно…
Казуя ткнул пальцем. Слева от хребта в паре километров располагалась больница. Справа — хоспис. Подходит.
— Вниз и в пещеру.
Пещера?..
— И передайте этим трем мальчикам, которые нашли заколку, что если они хотят продолжать дорогу за ней, то учиться оставшиеся полтора года нужно получше. Иначе не выйдет.
— Спасибо, передам ему, — кивнул Казуя.
Я решил не спрашивать.
Территория храма Кицуки уже была приведена в порядок. Мои призрачные гастарбайтеры разровняли превращенную в окопы землю, а Хаято Хината любезно поделилась телефоном службы рулонных газонов. За полдня они закатали пространство, и парк снова превратился в парк, а не в поле битвы.
— Пожалуйста, рада помочь, — голос Хинаты был радостным. Мы сообщили им, чтó пришлось вытерпеть умибодзу и почему о печатях можно больше не беспокоиться.
Под закатным солнцем на приведенном в порядок газоне была расплющена огромная фигура. Спеленутая сверкающей паутиной аура даже не трепыхалась. Девять хвостов были пришпилены печатями. Бай Гуан — теперь я узнал ее имя — не сопротивлялась. Оба ее чемоданчика, доставленные вместе с хозяйкой, сиротливо маячили на пороге усадьбы Кицуки.
Горо Хейзу, с которым я уже познакомился, сидел рядом с Миямото. Старые спартанцы вытащили один татами на двоих и распивали чай уже с полчаса, пока мы тщательно прибивали лисицу к ландшафту. Аля гадала на зеленой хризантеме, которую Ичика ей срезала по спецзаказу.
— Бай Гуан-сан, по профессии певица, великий деятель культуры и оплот китайской истории, — говорил шинигами. — И, между прочим, я за последние сто лет повторяю это уже второй раз! Расскажите мне, будьте так добры, по какой причине вам понадобилось доламывать оставшиеся печати, раз вас уже освободило волею случая?
— Потому что я небезосновательно подозревала, что пленники, сидящие под печатями, также будут не прочь пройтись по миру живых. Раз уж мне понравилось, почему бы им не сделать то же самое? — резонно возразила хули-цзин. — Вы вообще-то не сказали, зачем меня туда упихнули.