Прежде чем принимать окончательное решение нужно побывать в больнице и убедиться, что там всё хорошо. Зря я так поспешно ушла, непрофессионально с моей стороны, да и не по-человечески, но оставаться, чтобы меня увидело ещё несколько человек, тем более врачей, было опасно.
Я пришла в свою смену с написанным заявлением по собственному желанию, подготовившись к любым расспросам. Продумала каждый возможный вопрос и варианты ответов на него – один абсурднее другого. На первое время сойдёт, а потом я исчезну. Только в больнице творилось что-то странное: все вели себя будто не произошло ничего из ряда вон, никто не задавал никаких вопросов и не упоминал события позавчерашнего дня. На мои вопросы о «гостях» тоже никто не отвечал, будто никого и ничего не было. Даже самый болтливый сотрудник, уборщица баба Маша, уверенно изображала болезнь Альцгеймера. Чуть позже до меня дошло, что те, кого не было в тот вечер и ночь в больнице, ничего не знают. Произошедшие события заперты в головах свидетелей неизвестным мне способом, и они упорно притворяются, что никаких приезжих не было, а я не блеснула хирургическими талантами.
Похоже визитёры неплохо оплатили всем свидетелям амнезию и провели внушение. Об этом я не подумала, что они подчистят за собой. Только стало как-то не по себе от осознания их возможностей. Да, тачки были крутые, оружие, дорогие часы, но что же здесь происходило пока я спала, как за одни сутки они обработали моих коллег и некоторых пациентов. А самым паршивым было то, что похоже я была единственной, кому внушение не проводили, потому что точно знали, что я буду молчать, не рискну привлекать к себе внимание. И ещё меня не искали, а это самое главное. Я им не нужна, иначе уже заявили о своём интересе. Я решила придержать заявление вместе с решением переехать, осторожно наблюдая за окружающими и слухами в посёлке, но всем действительно будто стёрли память. Даже неугомонной Машке, которая даже не смотрела в мою сторону, старалась держаться подальше и, как мне показалось, шарахалась от меня.
В одно из своих ночных дежурств я пошла на крайние меры и напоила Этила. Хотела хотя бы этим отвратительным способом выяснить хоть что-то. К моему разочарованию он не помнил абсолютно ничего, даже приставленного к виску пистолета или того, как его колошматили о стену, пытаясь привести в себя. Все воспоминания, даже если они и были, выветрились из него вместе с парами алкоголя. Единственное, чего мне удалось от него добиться, что мне очень идёт белый цвет, в котором он ни разу меня не видел, за исключением той ночи, когда я надела на себя халат. Работая санитаркой, я носила серую или голубую форму, а из белых вещей в моем нынешнем гардеробе только пара белых маек, в которых я сплю. Пытаясь сделать проблески в памяти Этила ярче, я активно подливала ему алкоголь, но он отключился раньше, чем в его голове заискрились воспоминания. Больше никаких попыток я не предпринимала, ни с Этилом, ни с кем-либо ещё.