Вини отвернулась. Щёлкнула предохранителем.
– Зачем тебе пистолет?!
Истеричный вопль испугал её не меньше, чем его – молчанка. Почувствовав себя маньяком, измывающимся над жертвой, та виновато призналась:
– От зверей.
Пресекая попытку дать дёру, убрала огнестрел. Залепетала:
– Не хотела напрягать. В тебя стреляли. Но тут волки… Твою мать, я думала, мы это уже прошли!
За что в теории должна бросить его истекать кровью в лесу? Понятное дело – многовато покушений для одного года. Психологическая травма, всё такое. Однако голова вроде на месте. Чего не пользуется, трусишка?
– Тогда объясни мне, – Богат шатался. – Объясни, на хер конспирация? Чего ты хочешь?
– А согласился бы?
Обескураженный и угрюмый, протестующе сунул руки в карманы. Вини хихикнула. Он невольно расслабился. Не привык к её смеху.
Взяла рюкзаки за лямки. Поволокла.
– Никогда не ходил в походы?
– Так-так-так, не понял, мы тут надолго?
– Погуляем немного, а завтра нас буду ждать во-о-он там, – она указала на горизонт, загороженный бесчисленным липово-берёзовым полком. – Да не дрожи ты так! Я знаю этот район как свои пять пальцев. – Закидывая груз на плечи, добавила осторожно, – Ну, побудь со старушкой напоследок. Умасли. Моя очередь показывать, как можно по-другому.
Не выдерживая её взгляда, тот отвернулся. Вот так рокировка. Теперь глаза символично завязали ему.
Не успело лето вступить в свои права, а травы уже по пояс. Деревья, накрывающие землю в день солнечный теневым кружевом, всё же не могли приструнить свирепость цветковых и злаковых. Красотки берёзки, грузные тополя и костлявые вязы, напротив, словно попустительствовали растительному бесчинству. Отдавали путников на растерзание своим «пасынком» и «падчерицам», наблюдая свысока. Из пучины лебеды, мятлика и овсяницы то тут, то там проглядывали розовые пёрышки змеевика, пушились хвосты папоротников. Своих же душил вьюнок, обвешивал гирляндами из маленьких изящных юбочек. Не обойди сегодня жара Подмосковье – духота сморила бы за считанные минуты. А так даже мошкара не донимала.
Богат шипел всё реже, когда нога проваливалась во что-то хрустящее. Адаптировался к пряным запахам, задышал глубже. Только и знай – гляди во все стороны. Да и наверх поглядывай, чтобы какой-нибудь меткий дятел ненароком не озолотил. Дырявые кроны на фоне серой пелены плыли медленно. Ракурс нагонял тоску. По детству. По безвозвратно ушедшему, даже от тех, кто живёт вечно.
В безветрии птичий концерт помпезен. Под аккомпанемент шороха травы – вообще песня. Вини прокладывала дорогу. Не поднимая головы, едва слышно пропела: