Странная мысль мелькнула у меня: а не сама ли мисс Гинч написала эти письма?
IV
Вернувшись домой, я обнаружил там миссис Дейн-Кэлтроп, беседующую с Джоанной. Мне подумалось, что супруга викария выглядит бледной и больной.
– Это было для меня ужасным потрясением, мистер Бёртон, – сказала она. – Бедняжка, бедняжка!
– Да, – сказал я. – Это ужасно – думать, что человека довели до того, что он лишил себя жизни.
– О, вы имеете в виду миссис Симмингтон?
– А разве вы не о ней?
Миссис Дейн-Кэлтроп покачала головой.
– Конечно, кто-то в этом виноват, но это должно было произойти во всяком случае, не так ли?
– Должно было произойти? – произнесла Джоанна сухо.
Миссис Дейн-Кэлтроп повернулась к ней:
– О, я думаю так, дорогая. Если вы считаете самоубийство способом избежать хлопот, то становится не особенно важно, что именно вы считаете хлопотами. И при любой серьезной неприятности, столкнись миссис Симмингтон с ней лицом к лицу, она сделала бы то же самое. И все, что тут можно утверждать, – что она была женщиной, склонной к такому поступку. Никто не мог бы этого предположить. Она всегда казалась мне эгоистичной до глупости, с твердой линией в жизни. Нет повода к беспокойству, могли бы вы подумать, – но я начинаю понимать, как мало я в действительности знаю о каждом.
– Мне любопытно, о ком же вы сказали «бедняжка», – заметил я.
Она уставилась на меня.
– Разумеется, о той женщине, которая пишет письма.
– Не думаю, – холодно сказал я, – чтобы я стал за нее переживать.
Миссис Дейн-Кэлтроп наклонилась вперед, положила руку мне на колено.
– Но неужели вы действительно... неужели вы не чувствуете? Вы только вообразите! Подумайте, как отчаянно, безнадежно несчастен должен быть человек, пишущий такие вещи! Как он одинок, оторван от человеческих радостей! Насквозь отравленный, до краев наполненный заразой, ищущей выхода. Поэтому я чувствую угрызения совести. Некто в этом городе мучается от такого ужасного несчастья, а я об этом не догадывалась. Тут нельзя помочь действием – я никогда этого не делаю. Но этот душевный порок – вроде нарыва на руке, черного и распухшего. Если его вскрыть, гной вытечет, и опасность минует. Да, бедняжка, бедняжка...
Она встала, собираясь уходить.
Я не мог согласиться с ней. Я ни в коем случае не испытывал сочувствия к сочинителю анонимных писем. Но я спросил с любопытством:
– А вы не догадываетесь, кто эта женщина?
Миссис Дейн-Кэлтроп перевела на меня взгляд – в ее чудесных глазах отражалось замешательство.
– Ну, я могу предположить, – сказала она. – Но ведь я могу и ошибиться, не так ли?