По истечении вечности Лиза поняла, что беременна. Эта новость обрадовала не только её – всех! За исключением, пожалуй, Матвея, который что-то подозревал, но ничего ни разу не сказал своей хозяйке.
А уж как был рад Дивов! Он то и дело напоминал жене:
– Вот видишь, Лизунок, я был прав! Я же говорил, что просто надо больше времени!
– Сержик, конечно, ты прав! – с улыбкой отвечала Лиза.
Она испытывала к мужу снисходительную нежность, нежность всезнающего взрослого к несмышлёному, но любимому ребёнку. Она по-прежнему хорошо к нему относилась, но в глубине души хранила память о минутах, которые показали ей, что такое настоящая любовь и страсть. При всём своём умении и знании женского тела Дивов ни разу не привёл Лизу на те вершины счастья, где она побывала с Петром…
Через девять месяцев у четы Дивовых родился ребёнок. Сын. Новоиспечённый отец был вне себя от счастья! Он призвал всех родных на крестины, настойчиво искал в младенческих чертах ребёнка сходства с собой или Лизой, восхищался его пушком на головке и пухлыми щёчками. Только вот голубые глаза Николаши – так назвали малыша – ввергали его в состояние недоумения.
– Как же так, – настойчиво вопрошал он доктора, милейшего Аркадия Ивановича Аристова, давнего друга семьи Федоровских, – у меня глаза зелёные, у Лизаньки – серые, у тестя – тоже зелёные, а у Николашеньки – голубые?!
– Ну-ну, голубчик, не волнуйтесь так! – доктор покровительственно похлопал его по плечу. – Это так называемая младенческая голубизна; у всех новорождённых: котят ли, щенят или детей – глаза голубые. Истинный цвет проявится попозже!
Но, несмотря на уверения доктора, цвет глаз младенца не менялся, а наоборот – всё прояснялся, так что вскоре Николаша стал обладателем необыкновенно синих, как незабудки, и вечно удивлённых глаз.
Дивов с немым недоумением засматривался в эти глаза, пытаясь распознать причину их появления у его наследника. Лиза молчала и улыбалась загадочной улыбкой Джоконды; она вообще после родов как-то остепенилась, пополнела, стала спокойной и к мужу начала относиться чуть свысока, как будто ей, приобщившейся к таинству рождения, открылись вечные истины, увы, недоступные мужчинам.
– Должно, в матерь барыни пошёл, в покойницу Ольгу Васильевну! – как-то проворчал Матвей, у которого душа разрывалась из-за мучений барина.
– Да?! – вскинулся Дивов и помчался к тестю.
– Папа! – воскликнул он. – Какие глаза были у Ольги Васильевны? Не голубые ли?
Прокурор задумался. За давностию лет такие детальные подробности облика его горячо любимой покойной жены как-то стёрлись из памяти.