Он хранился на моей коже долго, хотя тебя и не было рядом.
Ты тогда сказал, что мое сердце стучит очень быстро и сильно. Я ухмыльнулась: Разве, разве мое сердце на такое способно. Ты попросил меня послушать свое сердце. Я наклонилась и прижалась к твоей груди. Удары были несильные и неровные. Я спросила: «У тебя случайно нет проблем с сердцем?» Ты ответил: «Да, говорили. Но ты плохо слушала. Послушай, как громко стучит сердце».
Извини, я очень смутно помню это утро. Все так обрывчато. Твои поцелуи. Моя глупая болтовня шепотом. Все как неисправные часы. Идут-идут, остановятся, потом опять идут-идут… Ты был такой чуткий и осторожный, и в то же время настойчивый и страстный. Я могу написать столько о разных мелочах, меня не касающихся, от одной маленькой мысли развить такую грандиозную идею, а о тебе сказать пару слов, подумать пару мыслей – так сложно…
Лишь одно мне сейчас ясно: я скучаю по тебе, друг мой, очень сильно, можно сказать, тоскую. Не проходит и дня, чтоб я по тебе не скучала. Ты – как мой очередной наркотик. Это нельзя понять. Это просто болезненная привязанность, необсуждаемая необходимость. Это чувство, не поддающееся определению, для меня.
Я так и подумала
Когда мне было двенадцать лет, я попала в больницу. Из-за пневмонии. Я не понимала и не помню историю развития болезни, но случилось так, что соседи по палате смеялись надо мной из-за того, что несколько раз наблюдали меня в фазе сомнамбулизма. Раньше со мной никогда такого не было. И после того, как я, передвигаясь из одной пустой кровати в другую, которые стояли посередине комнаты, упала и разбила губу, меня решили выписать, подумав, что это синдром лунатизма преследует меня из-за скуки по дому и родителям. На следующий день у меня поднялась температура, и начался жар. А через два дня, я, в буквальном смысле этого слова, потеряла дар речи. И всю ту весну провалялась в больнице.
Врачи не стали это трактовать. Да и родные по клиникам не таскали. Все что мне предусматривалось, так это масса антибиотиков, которые должны были подавить корень болезни – пневмонию. Речь постепенно вернулась. Мне пришлось остаться на второй год в школе. Я и раньше была застенчивой, а теперь и вовсе замкнулась в себе. После болезни у меня появилась способность к пению. Это сразу заметили, и специалисты сказали, что у меня очень сильный, красивый голос, который необходимо развивать дальше. Но я не хотела заниматься в вокальной студии, и нигде не пела. Только дома, когда оставалась в полном одиночестве.
Время шло. И эта способность исчезла. Я даже заметить не успела, когда она ослабела и растворилась в моем обычном голосе. На выпускном вечере мы пели в классном хоре. Тогда-то учительница пения и сказала: «Ну, я так и подумала. У Авер пропал голос». Так я получила официальное подтверждение утраты дара, который пропал даром.