Мириам оставила Луллию у огромной дубовой двери на всю ночь. И только час назад та доложила ей, что все тихо. Теперь Мириам чувствует себя в безопасности, открывая дверь. Она отодвигает три засова и тянет тяжелую дверь на себя. Дверь медленно открывается.
Она кричит.
В сморщенном существе,привязанном к двери за пальцы рук и ног, трудно узнать Эвмена. В комнате стоит отвратительный запах крови. На полу валяются оболочки его последних пяти жертв. Под ним – лужа крови, прорвавшей его истлевающий желудок. Он худ до невозможности – обтянутый кожей скелет. В последние часы он так ослаб, что едва мог справиться со своими жертвами.
Мириам нервно сглатывает; усилием воли взяв себя в руки, она мягко берет существоза плечи и снимает с двери.
Ее давний и любимый спутник, ее Эвмен. Ни живой, ни мертвый – Одиссей, все возвращающийся домой, – дух, отвергнутый миром духов, вынужденный оставаться в жалкой обители мертвого тела.
Подтянув его колени к подбородку, она с трудом помещает его в сундук, сделанный из самого твердого дерева, ощущая пульсирующую дрожь его тела. Сундук обит бронзой и укреплен железом. Подняв драгоценный груз на плечи, она выходит с ним на лестницу. Никогда, бормочет она, она никогда его не оставит. В коридоре Луллия пританцовывает от нетерпения. Она – простая девушка, она без вопросов приняла «болезнь» Эвмена, и представить себе не может, что когда-нибудь и ее ждет подобная участь. Изысканно отделанные комнаты наполняются дымом. Взгляд девушки метнулся в сторону приближавшихся криков готов. Несмотря на свой ужас, она помогает Мириам; они вместе несут сундук к повозке. Распахиваются ворота, и Мириам встряхивает вожжами.
Очертания виллы постепенно расплываются, исчезая в тумане, исчезая в прошлом.
Повозка медленно движется по ухабистым дорогам. Им ни в коем случае нельзя приближаться к Равенне. Две женщины в повозке, груженной золотом и драгоценностями, представляют собой заманчивую добычу.
– Константинополь, – говорит Мириам, думая об ожидающем их в Римини корабле и об ужасах морского путешествия. Луллия прижимается к ней.
Она видит перед собой потемневшую деревянную стену. Она на корабле, она слышит, как ветер воет в оснастке, слышит...
Голубиное воркование.
Глаза ее открылись. Поначалу она оставалась неподвижной. Затем вспомнила, что она на чердаке. Во рту пересохло, сновидение цеплялось за нее, как запах гнили. Она села. Рядом с ней стоял новый стальной сундук.
Она ненавидела эти сны. Они не мешали ее омоложению, они могли быть его частью. Но они так ей досаждали.