Домашнее задание никогда не занимало у меня много времени. Но я не собираюсь тратить время на то, что мне ни капельки не интересно.
Когда я уже убираю книги и тетрадки обратно в рюкзак, в голову вновь приходят мысли о непонятной записке.
– Кузь, а Кузь, знаешь, что это такое? – неожиданно спрашиваю я, и только тут замечаю, что домовой куда-то делся. Карниз и тюль спокойны и неподвижны.
– Чего-сь? – прямо на столе появляется домовой и суёт в рот пирог.
Я вытаскиваю из кармана записку и указываю на символ.
– Знаешь, что это такое? – если ответить нет, я склонюсь к варианту, что это такая неудачная шутка одноклассников, а ещё буду осторожнее с карманами.
– Н-нет, не знаю, ни понятия не имею… – бурчит Кузька-Кусака, а я вздыхаю. Надежда, что это что-то необычное гаснет, а точнее её тушит вода-реальность.
– Ясно, спасибо, теперь я не сомневаюсь, это чья-то несмешная шутка, – я недовольно сминаю клочок бумаги в кулак, и собираюсь, либо засунут обратно в карман, либо попытаться попасть чётко в мусорку для бумаги, как домовой вновь подаёт голос:
– Стой! Погодь, девчонка… быть может, я что-то и знаю, – неожиданно перехватывает мою руку Кузька-Кусака с неожиданно серьёзным видом. И мне эта серьёзность почему-то передаётся, но я лишь чуть сильнее, чем обычно хмурюсь. – Мне надо время подумать, повспоминать…
Кузя заметно мнётся, и так и не доносит до рта пирожок, лишь комкая тот в руках. Я смотрю на него, а он только не на меня. Знакомая ситуация.
Домовой что-то скрывает. Я молчу. Тишина длится несколько минут. Мне хочется забросить идею узнать что-то от Кузи, вернуться к домашней работе и не тратить время на что-то скучное. Но я помню, что раньше способ «помолчи и посмотри» работал, если я думала, что человек чего-то не договаривает.
– Нет, не знаю я ничего! – внезапно вопит домовой и, предотвращая мой ответ, поднимает указательный палец на волосатой руке, а сам хватает со стола первый попавшийся карандаш и размашисто, коряво, но разборчиво рисует прямо посреди моей тетрадки слова:
«Знаю! Но могут Они услышать нас. В пятницу, у единороговой конюшни в шесть часов. Ни слова никому! А теперь повозмущайся-ка, нам иначе крышка всем! Можешь как-нибудь даже меня обозвать, не обижусь…»
Кто такие «Они»?
– Но почему? Не можешь же ты ничего не знать, клубок меха! – я чётко следую «инструкциям» домового, и тот активно кивает, пока я продолжаю говорить, а глаза-то его испуганно бегают по сторонам.
– А я сказал, что ничего не знаю! – возмущается Кузька-Кусака, суёт мне в руки стёрку и тыкает в надпись посреди страницы. Я покорно уничтожаю «улику», а домовой почти тотчас исчезает.