Задумываться я начал, когда мои накопления, которые хранились в подвале на даче стали до неприличия огромны. Но назад, оказалось, пути, просто не существует. Нет, не от жадности. А вот от чего: остановить этот маховик махинаций стало бы реально, если собраться всем участникам и договориться, разработать план отступления. А как это сделать, когда никто ни кого не знал в лицо, ни то, чем каждый занимался в отдельности, за некоторым исключением. Нужно менять всю структуру работы, а это то же самое, что самому сдаться органам. Вдобавок ко всему: попробуй мой босс не «занеси» своему боссу, а тот дальше по «пищевой цепочке». Ведь они не знали, чем мы занимались конкретно.
«Плохо работаем, товарищи!» – Сколько товарищей эта фраза довела до инфаркта и до инсульта в те времена? Мы крали у них, и им же несли долю. Смешно.
Четыре с половиной года длилась вся эта эпопея интересной, насыщенной событиями и приключениями жизни. И вот наступил конец. Классический сценарий всех уголовных преступлений. В один осенний день за мной пришли и увезли на Лубянку. Я до сих пор не знаю, как нас разоблачили. Но во время допросов мне показалось, что КГБ давно уже «вело» моего начальника и меня. И судя по одиночеству на скамье подсудимых в течение всего закрытого судебного процесса, не сложно было догадаться: who is who. Кто есть кто в этой жизни. Я не «сдал» босса, ха-ха, меня особо и не спрашивали. Они всё давно знали, и суть допросов сводилась к тому: Крал? Да крал; Подписывал? Да подписывал; Вывозил из-за рубежа валюту? Да вывозил. Схема, разработанная моим боссом, начиналась и замыкалась на мне. Гениально! А когда при обыске на даче оперативники извлекли мои нажитые нечестным путём рубли и доллары, как уже говорилось выше, в безобразно большом количестве; я понял – расстрела мне не избежать, невзирая на мои молодые годы.
Прошу прощение за то, что опустил некоторые детали относительно моего семейного положения. Но уж слишком больно, даже сейчас, спустя много лет, вспоминать о своих родителях, жене и четырёхлетней дочурке. Я для них умер. Да и повествование моё не об этом – не о любви.
Глава 2.
Год в общей камере, десять месяцев в одиночке. Однажды открылось окошко в тюремной двери:
– Распишитесь.
Пришёл ответ из Верховного суда СССР. В кассационной жалобе отказать, приговор Мосгорсуда оставить без изменений. Потом «кормушка» открылась ещё раз с отказом о помиловании и всё. Ни свиданий, ни передач, ни писем, только газеты и сигареты «Дымок».
И ещё один месяц протянулся, как год. Ведь я ждал, что вот-вот меня выведут и расстреляют или повесят, или съедят заживо. Никто же со мной не разговаривал, не объяснял, как это все происходит. Даже баланду разносил угрюмый конвойный, а не заключённый, с которым всегда можно было пообщаться.