– Похоже, ты меня учишь подличать? – напрягся Иван.
– Я тебя не учу, а ориентирую, чтобы ты не стал полезным дураком, которого будут использовать в своих интересах плохие люди. Правда проста, как капустный лист: с какой стороны ни укусишь – обыкновенная капуста. Предположим, идешь ты по тропинке и наступаешь на медвежье дерьмо. Первая мысль – сам дурак, нечего по сторонам смотреть. Обтерся лопушком и дальше побрёл. Это, Ваня, правда без прикрас. Другой вариант, что это дерьмо тебе завистник подложил, чтобы деревенским девкам раструбить, мол, Иван – говноход. Пусть девки над тобой смеются и подначивают. Третий вариант фантастичен, но не настолько, чтобы несколько безумных в него не поверили, – медведь специально тебе на тропинку нагадил, чтоб потом найти тебя по запаху и съесть. А ведь существует ещё много разных толкований о попадании в дерьмо. И вообще, истинны лишь рождение и смерть, а все остальное можно легко оспорить, – сказала Настя, когда они подошли к кузне.
– Ты погуляй немного, пока я с Прохором свои дела порешаю.
– Хорошо, я пока в малиннике похожу, кажется, ягоды уже поспевают, – ответила Настя.
– Прохор, – начал Иван, зайдя внутрь кузни, – со мной случилось нечто особенное. Я, пожалуй, пока сюда не буду наведываться.
– Это что за нечто такое? – угрюмо спросил кузнец.
– Я убил здоровенного древнего волка и спас козу, – пробурчал Ванька, явно обескураженный собственным ответом.
– А что же ты козу заодно не убил? Сейчас бы козлятинки поели, – усмехнулся Прохор.
– Вообще-то я серьёзно. Голову волчары я старосте отдал, а коза пошла в малинник прогуляться, – обиделся Ваня, – и хватит меня за мальца держать, я уже взрослый.
– Ну-ну. И чем заниматься планируешь? Дай угадаю. Ты теперь на медведя охотиться пойдешь. А может, жениться надумал? Ножик есть, коза есть, так чего же не жениться с таким приданым? – ехидно сказал Прохор.
– О женитьбе не мне, а тебе подумать надо, – в сердцах бросил Иван, – пользуешь мамку на дармовщинку, а она женщина еще молодая, может, и счастье бабье обретёт да опору в жизни.
Прохор вскочил, сжал кулачищи, но, быстро взяв себя в руки, произнес:
– Не тебе, сопле зелёной, мне советы давать. Я твоей матери уже все уши проел с женитьбой. Только вот она не шибко хочет. Говорит, что ты против будешь. Она над тобой как горлица над птенцом дышит, словно ты из сахара сделан – вот-вот растаешь. Так что дело не во мне, а в твоей чадолюбивой матери.
Иван давно уже не считал себя ребенком, но в отношениях с матерью было что-то такое, что заставляло его беспрекословно выполнять все её требования и капризы. Эта безропотность зиждилась на сыновьей любви и жалости к нелёгкой доле Авдотьи, отринувшей свое личное ради единственного сына – дурака. Ваньке теперь многое стало ясно, и он понял, насколько его мать была жертвенна в своей безоглядной родительской любви.