– А если это подводная лодка? – спросил Борис. – Подплывает незаметно под водой – и бац! – выпускает торпеды в цель. Я читал книги о Второй мировой войне. Тогда такое случалось часто.
– Ты явно далек от военного дела, молодой человек, – снисходительно ответил млит. – Для подводной лодки Внешние Гибриды слишком мелкий аквариум. Субмарина не смогла бы даже выставить перископ. И ободрала бы свое днище о дно. Мы бы вычислили ее в два счета. Нет, здесь злодействует другая посудина. Но главный вопрос не этот, а зачем и кому это надо?
– Возможно, что кто-то пытается спровоцировать конфликт между Эльфландией и…, – Катриона, бросив быстрый взгляд на Бориса, закончила фразу явно не так, как собиралась: – И всем остальным миром.
– Именно так думает премьер-министр Лахлан, – подтвердил млит. – Поэтому мы здесь, разумеется, по приказу эльбста Роналда. Но мои фрегаты не могут патрулировать здесь вечно. Так мы сами превратимся в «летучих голландцев»!
И млит раскатисто рассмеялся над собственной шуткой.
– Поэтому я и придумал свой гениальный как по простоте, так и по замыслу, план, – внезапно оборвав смех, сказал он, с неприкрытой гордостью глядя на Катриону, словно ожидая от нее похвалы. – Мы даже успели обсудить его с предыдущим главным смотрителем маяка. И он счел его удачным и выполнимым. Еще бы! Как же его звали, этого человека? Кажется, это был француз…
– Габриель, – произнес женский голос за их спиной. – Его звали Габриель Клеман.
Это была Скотти. Никто не видел, когда она подошла и как долго слушала их разговор. Она была в своем неизменном чепце и с неизменной приветливой улыбкой на лице.
– Он был хороший человек, – продолжала она. – Добрый, веселый, любил петь и танцевать. Любвеобильный, как все французы.
– И кого же он мог здесь любить? – с усмешкой спросил млит, презрительно глядя на старуху. – Уж не тебя ли?
– Он любил жизнь, во всех ее проявлениях, – не обиделась Скотти. – Поэтому часто выходил по ночам из дома, бродил по острову, забирался на вершину холма. Любовался на восходы и закаты, на море, когда оно штормило, и когда был полный штиль…
– Она так говорит, как будто сама была влюблена в этого француза, – громким шепотом, который был слышен, вероятно, на другом краю острова, сказал млит на ухо Катрионе. – Сколько ей веков, этой престарелой прелестнице?
Катриона не ответила, с укоризной взглянув на него. А Скотти как будто не услышала. И, вздохнув, закончила:
– Это его и сгубило. Однажды он вышел из дома и уже не вернулся. Он поднялся на вершину скалы, начался дождь, он поскользнулся на мокром камне и упал вниз. Умер почти сразу. Почти не мучился.