И по поводу Кутуруку. Он знает, что его хотят освободить от печати? Если знает, то почему просто не откроет проход? Или он не хочет освобождаться от печати? А если не знает, почему ему просто не сказали об этом прямым текстом? Или диалог с ним невозможен? Но как тогда в легенде император Кас разговаривал с Кутуруку в самом начале?
Вопросов тьма. И на все на них я вряд ли получу ответы. Во всяком случае в обозримом будущем.
Однако, был один вопрос, на который я у меча ответ получить мог. Ну, или хотя бы мог попытаться получить.
— Скажи, — спросил я. — Магия — это болезнь?
Меч задумался.
Ветер развевал золотистые волосы и полы кимоно, а меч стоял, заложив руки за спину, и задумчиво смотрел в даль.
Потом повернулся ко мне и сказал:
— Смотря что считать болезнью.
И снова задумался.
Я понял, что на эту тему пока я больше ничего не добьюсь.
И тоже погрузился в мысли.
Смотря что считать болезнью. Что это означает?
На ум пришло сравнение. Вспомнились разговоры в моём мире, что любовь — это на самом деле просто гормональная реакция.
Я, конечно, так не считал, но бывали случаи, когда подходило именно такое описание поведения влюблённого. Бывало, парни стрелялись или сбегали из-за девчонок. Вообще крышу сносило. Что это, как не болезнь? А бывало, ради любимых за ум брались, раскрывались талантами, совершали поступки. Какая ж тогда это болезнь? Это то, что даёт крылья.
Вот и получается — смотря что считать болезнью.
И тут я услышал, как едва слышно открывается входная дверь.
Сердце забилось с бешенной скоростью, но я не сбил дыхания, не пошевелился и никак иначе не показал, что услышал. Лишь крепче сжал катану.
Понятно, что сосредоточение было нарушено, и золотоволосый парень в чёрном кимоно исчез, но мне в любом случае сейчас было не до него.
В голове лихорадочно кружились мысли: кто? С какой целью? Прирезать или сначала поговорить?
Лёгкие шаги направились ко мне.
Я приготовился вскочить и…
— Кизаму… — раздался чуть слышный голос Изуми.
Меня отпустило, но через миг обдало жаром — я же её чуть не прирезал!
— Ты что так подкрадываешься? — напустился я на девушку.
Она опешила от моего наезда. Залилась румянцем и начала оправдываться:
— Извини, я думала ты спишь… Боялась разбудить.
— В смысле? — не понял я. — Ты приходишь ко мне в комнату ночью, зовёшь меня и при этом боишься разбудить?
Говорить про то, что чуть не зарубил её, я не стал. Зачем пугать девушку? Достаточно того, что я за неё испугался.
— Ну я думала, если ты спишь, то я уйду, — продолжила оправдываться Изуми.
Она стояла перед кроватью в лёгкой рубашке, которую, видимо, ей дали для сна, и дрожала, как осиновый листок.