— Тут лежат.
— Теперь натягивай… чего вылупился? Не видишь, что я полудохлый?
— Ладно, сейчас…
В шатре у полковника все осталось без изменений — моему взгляду предстал тот же стол и те же кресла. Правда, сам главнокомандующий выглядел чуть более усталым и растрепанным, чем раньше.
— Солдат Максим по вашему приказанию явился, господин.
— Садись.
На этот раз выделываться и следовать заведенным порядком я не стал, без особых церемоний расположившись на первом попавшемся стуле. Офицер недовольно скривил губы, поморщился, но комментировать мои действия не стал, сразу перейдя к делу:
— Командованию известно о том, что произошло. К сожалению, такое иногда случается. Я мог бы пообещать наказать виновных, но они уже мертвы. Поэтому я говорю тебе, что ты признан пострадавшим и можешь не бояться последствий.
Слова полковника оказались внезапными и слегка шокирующими — раньше мысль о том, что по итогам ночного нападения меня могут в чем-то обвинить, попросту не приходила мне в голову. Но индульгенция уже была выдана и лишний раз беспокоиться на этот счет явно не стоило.
— Так точно, господин.
— Мне весьма неприятно текущее положение дел, — задумчиво произнес собеседник. — Нашей армии нужны жрецы. Очень нужны. Но игнорировать простых солдат тоже нельзя.
Я понятия не имел, что ответить на это глубокомысленное замечание, так что дипломатично промолчал. Не дождавшись от меня никакой реакции, полковник тяжело вздохнул и вытащил из ящика стола какую-то бумагу.
— Отправишься в Кашер. Поживешь в казарме, раны залечишь, потом вернешься. Через неделю или две.
— А…
— Про тебя ходит слишком много слухов. Люди волнуются.
— Но я же ничего…
— Нужно, чтобы все успокоились. В городе есть места, крыша над головой у тебя будет.
— Но…
— Это приказ. Уезжаешь сегодня вечером.
— Так точно, господин.
Выбравшись на свежий воздух, я минут пять стоял возле какого-то шеста, тяжело опираясь на него и рассматривая полученный листок. На нем аккуратным крупным почерком было написано, что солдату Максиму следует немедленно вернуться в город и присоединиться к расквартированному там гарнизону. Чуть ниже виднелась размашистая подпись и замысловатая бордовая печать.
Бумага выглядела солидно, а вот ситуация в целом показалась мне довольно странной — хотя тревога полковника имела под собой вполне реальные основания, его решение убрать меня из лагеря было продиктовано скорее неумением работать с подчиненными, чем трезвым расчетом. Раз уж проводники душ представляли настолько большую ценность, имело смысл как можно скорее донести это знание до каждого рядового бойца, опровергнуть расползающиеся по лагерю слухи, дать мне нормальную охрану…