- Но что у вас могло быть общего?
- Внешне: и он, и я увлекались путешествиями под парусами. А внутренне... - ничего. Только внутренний мир его не интересовал. Я же только что сказала про агрессивную материю... Он был человеком из глины, как определили бы древние египтяне. Египтяне делили всех людей на две субстанции: люди материи и люди, в которых вдохнуло жизнь небо, боги. Человек неба - часть бога творца, он всему старший брат. Он со всеми готов вступить во взаимоотношения, взаимообмен. Так художник, творческий человек любой части мира, ученый - на каких бы языках они не говорили, они всегда найдут общий язык... И всегда готовы делиться. Они не таят подозрительности и зла к людям иных кланов. Но человек-глина не брат никому. Он всегда обделен. Он всегда готов брать. Он оценщик. Оценщик формы. Отсюда вся пошлость земная. Отсюда все они мерят женщин по параметрам 90, 60, 190... или как там... Им плевать на детей, им плевать на все к чему нельзя подойти с мерой веса, длины, денежной единицей. Ибо то, что нельзя пощупать - он не ощущает. Он оценщик результата. Он всегда уверен в себе и всегда ошибается. Потому что считает результат некой конечной точкой процесса, финишем, а жизнь продолжается. И застывшей формы нет. Поэтому и обладать ей нельзя. И результат оказывается лишь остановочным пунктом, который проехали, но на котором всегда задерживается человек-глина, а потом догоняет, догоняет. Догнал, оценил, поглотил, переварил - глядишь, а все уже отъехали. И он кричит во след: "не понял!" - Она сама рассмеялась над своею речью, - Вот куда завела! А по поводу этого... того... - снова стала серьезной, - Могу добавить - он был не просто человек-глина - он был человек - пропасть. Он чувствовал, что обделен, но чем - не знал. Его удовлетворяло то, что он видел во мне, но он хотел, чтобы это так и оставалось застывшим, иначе наступал страх ускользания. Короче... Ты, наверняка, не знаешь, что у нас в год от побоев мужей и сожителей погибает столько женщин, сколько погибло солдат в период Афганской войны. Я должна была пополнить их ряды.
- Как же тебе не повезло.
- Не повезло?! Да ещё как повезло! - воскликнула она искренне.
Он почувствовал, что ему трудно, очень трудно понимать её. Однако он все равно трудился, стараясь вникнуть.
Виктория поспешила пояснить:
- Он лишил меня иллюзий. Неприятие его - дало такую жажду жизни, что страха жизни не стало. Он выпал черным гостем на мою жизнь, на мою судьбу, на мой мягкий характер, пришлось изменить себя, стать иной, чтобы оставить его опять попавшем не туда - ни с кем. В пустоте. И тогда, пытаясь удержать ускользнувшее, он погиб. Он сломал себе шею, летая на дельтаплане, - больше ему нечем было заполнить свою пустоту, как ностальгирующей романтикой. Когда я вырвалась от него окончательно, он купил себе дельтаплан и летал над теми местами, где мы познакомились. И все же в его появлении в моей судьбе было нечто положительное. Я стала сильной, я нашла в себе то, что спало. Без чего бы я и так погибла бы. Нам порою нужно сталкиваться с дьявольским началом, чтобы вспомнить о божественном. Кем бы я была без него - обыкновенной ноющей на жизнь женщиной?.. Жизнь была бы размерена: заработки, квартира, поездки на дачу, заграницу в круиз, шмотки, сплетни... И страх. И тихое старение... Вот уж нет!