Главная драма его личной жизни заключается вот в каком противоречии. Будучи незаурядным человеком, он был беззащитен от вполне заурядных житейских обстоятельств. Он всё мерил масштабами собственной натуры, а его, по большей части, окружали люди дюжинные и ординарные. Не умея опуститься до их уровня, он не знал, чего от них можно ожидать, делая на них ставку. Это всегда держало его в напряжении. Он привык ожидать непреднамеренного (чаще, чем осмысленного) предательства даже от самых преданных и обласканных. Даже самые видные из тех, которых он создал собственным гением и дубиной, самым пошлым и беззастенчивым образом, например, обворовывали государство. Их нельзя назвать законченными стервятниками, зачастую воровство их было наивно, как это ни дико звучит. Это были нравственно близорукие люди, которые плохо видели ещё черту, отделяющую своё от казённого. А если учесть, что у Петра не было ничего, кроме государства, выходит, что обкрадывали они его лично. Несмотря на названные смягчающие обстоятельства, мздоимство это создавало главные препоны на пути к тому призрачному совершенству, к которому Пётр тащил Россию за руку, рискуя вывернуть эту руку, а то и вовсе оборвать. Таковы были его друзья и соратники.
Несмотря на всю свою мрачную силу и грозную власть, он часто оказывался бессильным и беззащитным. Само жуткое единообразие его страшных расправ только подчёркивает это его бессилие. Он думал, что уничтожает порок вместе с его носителями. Но ни порока, ни порочных людей не становилось меньше. Когда канцлер и первый российский прокурор Павел Ягужинский заявил Петру, будто бы в шутку, что, убив последнего вора, тот останется вовсе без подданных, царь, как пишут свидетели, засмеялся. Но это, должно быть, был самый горький и скорбный смех. Так мог смеяться вконец разочарованный человек. И смеялся Пётр лишь обороту речи, но не той правде, которая встала тогда перед ним во весь свой непомерный устрашающий рост. Да так и стоит с тех пор, не пошатнувшись…
Ему изменяли женщины. Он удивлялся этому. Не понимал, со своей колокольни, как это можно – изменять царю? Самая обидная неудача его была с дочкой немецкого булочника Анной Монс. Он произнёс по этому поводу фразу, которая может по праву войти в разряд исторических – «чтобы любить царя, надо быть с царём в голове». Не знаю, насколько он этим себя успокоил…
Главный удар от женщины ещё ждёт его…
Многие свидетели жизни Петра полагают, что он обладал нежным сердцем и мягкой, привязчивой душой. Это выглядит невероятным только на первый взгляд. Тому, кто читал, опять же, его письма к жене, это предположение не покажется столь уж диким. Когда Пётр говорил о нехватке сил, он не лукавил. Но, до определённого времени у него была опора. И тут надо опять сказать о женщине. Той, которая одна понимала его из всех, в том числе и сановных мужиков, столпившихся у трона. Из всех, кто был близок ему.