– Надо искать следы пересечения всех этих людей, – заключил Калошин.
– Правильно, этим мы с вами займемся вплотную.
Пришел Воронцов.
– Фу-у, кое как дозвонились до редактора. Никак не хотел принимать заявку, сказал, что утренний номер уже сверстан, и пошел в набор. Я сослался на вас, – он кивнул Дубовику, – сразу скис.
– Правильно сделал. А теперь распределим наши обязанности, – майор разложил перед собой документы. – Главное, ничего не упустить.
У следователей началась кропотливая работа. Собирая по крупицам сведения о преступнике, они составляли из разрозненных фрагментов его портрет.
Доронин в очередном телефонном докладе рассказал, что одна девочка видела, как какой-то дяденька в длинном плаще шел в хранилище. Она прошла рядом с ним, а потом сказала матери, что от него пахло вкусно, «как от артистки».
– Я спросил её, почему не «артиста»? Она упорно доказывала, что дяденьки так не пахнут, – чувствовалось, что Доронин, рассказывая это, улыбался. – Уж не знаю, дает нам это что-то или нет…
– Это очень может пригодиться, так что продолжай, – успокоил его Калошин, и, отдав очередные распоряжения, отправился к Богданову.
Было видно, что там все подготовлено к похоронам. Горе осязаемо витало в воздухе. У крыльца сидели какие-то старики, в самом доме сновали туда-сюда старухи. Но Калошин не удивился, когда увидел на кухне Клавдию Васильевну Рыбалко. Она, протирая руки полотенцем, показала майору на табурет, приглашая к столу. Сама стала объяснять:
– Вот, осталась пока у них. Мужчинам я представилась давней подругой Риммы, ничего – приняли. Даже рады были. Тяжело им одним. Девочке сказали, что я её тётя. Детки хорошие, воспитанные. – Потом показала на стоящие у окна большие корзины: – Мои с деревни все к столу привезли.
Калошин в очередной раз поразился широте души этой русской женщины. В глубине души он порадовался за семью Богданова. Подозревать же Клавдию Васильевну в корысти у него не было ни малейшей причины.
Сам Александр выглядел, на удивление, неплохо. Чисто выбритый, посвежевший, он, стараясь держать себя в руках, встретил Калошина и согласился с ним поговорить. Решили выйти на улицу, покурить.
– Я ждал вас. Кое-что за это время вспомнил, – пряча в ладонях зажженную спичку и поднося её к папиросе майора, произнес Богданов.
– Вот как? Ну-ну, слушаю вас, – как можно спокойнее, сказал Калошин.
– Она ведь рассказывала мне о тех годах, называла имя подруги, я могу ошибиться, но фамилия напоминает что-то голое: Голенко, Гольцова, не-ет… не помню, но вот имя у нее запоминающееся – Белла. Самое главное, что они обе были отправлены в Германию, и обе спаслись. Только Римму отправили в госпиталь, а Белла осталась в партизанском отряде. Однажды, когда мы смотрели документальный фильм о предателях, Римма очень расстроилась, и вот тогда сказала, – постараюсь повторить её слова, – «Встретить бы ту тварь, что издевалась над нами, а потом ещё и немцам продалась!..» Но никакого имени при этом не упомянула. Просто я подумал, если вдруг эта Белла жива, она ведь тоже помнит ту, о которой говорила Римма? – Александр вопросительно заглядывал в лицо Калошину. – Это может помочь?