Ларец и правда был с украшениями. Они аккуратно лежали по секциям: кольца, браслеты, серьги, подвески, ожерелья, броши, заколки… Комплекты лежали в отдельных футлярах в нижних выдвижных отделениях. У меня глаза стали размером с медяшки, когда увидела всё это великолепие. Подошедший Йен громко присвистнул.
– Смотри, там письмо! – он выцепил небольшой конвертик за торчащий уголок и подал мне.
Бумага была плотной и явно дорогой, а сам конверт скрепляла сургучная печать без какого-либо изображения. Я быстро её сломала и вытащила сложенное письмо. Пальцы мелко затряслись, а губы пересохли от волнения. Я нервно облизнула их и развернула бумагу, вчитываясь в каллиграфические завитушки маминого почерка.
В сундуке одежда и обувь на все случаи жизни, а в ларце украшения и артефакты к ним. Они не фамильные, что не вызовет вопросов, но дорогие. Для всех тебе их предоставили Шервисы, чтобы ты выглядела на всех мероприятиях соответственно.
Повеселись как следует, ребёнок, потому что потом будет уже не до веселья. Я очень люблю тебя и скучаю. Миран и Виар передают тебе привет, а отец обещал поспешить. Будь осторожна и не давай себя в обиду!
Пы.сы. Семья Шервисов – наши старые друзья, я очень рада, что ты снова подружилась с Йеном. В детстве вы были очень милыми.
Люблю тебя,
мама.»
Мы с Йеном недоумённо переглянулись, мамины последние строчки ввергли меня в какой-то транс, смешанный с диким удивлением и пониманием того, что она права. В голубых глазах друга тоже плескалось море из недоумения, а потом его зрачки резко расширились, выдавая его с головой. Он вспомнил.
– Рейе? – произнёс едва слышно, и мир вокруг меня треснул, унося в детские воспоминания.
Они менялись, представая мне отдельными моментами, связанными с Йеном, но мне не нужно было просматривать все эти воспоминания целиком. Мне было достаточно коротких вырезок, чтобы вспомнить эти моменты.
Вот я стою перед огромным зеркалом в пустой комнате для занятий танцами. Мне здесь семь лет, и я одета в нежно сиреневое платье ниже колен, с кружевной нижней юбкой, которая слегка выглядывала из-под верхней. Мои белокурые волнистые локоны убраны в сложное переплетение кос, а я во все глаза смотрела на себя. Скорее даже с каким-то недоумением, чем со злостью.
Я была очень красивой, но что-то мне подсказывало, что и эта внешность – не совсем моя. Наверное, на мне был морок по тому же принципу, по какому Теодор выглядел Теоном. Черты лица были слегка искажены, как и цвет волос и глаз. Это круглое детское личико будто бы было промежуточной внешностью между моим настоящим лицом и нынешним.