Покинув палату, мы прошли по пустынной больнице, вышли через главные двери и очутились перед «бобиком». Тот выглядел так жалко, что я едва сдержал скупую слезу. Помимо того, что была помята дверь и крыло, а также красовалась надпись «менты — козлы», куда-то делось лобовое стекло, пропали оба боковых, заднее, и оказалась разбита левая передняя фара.
Я с сомнением поглядел на автомобиль и скептически произнёс:
— Он хоть заведётся, а то ведь и в лучшие времена не часто проделывал это?
— Сейчас проверим, — бодро сказал полицейский, сел за руль и почти сразу же завёл мотор, чем изрядно изумил меня.
Я после этого проник на переднее пассажирское сиденье и обратил внимание, что в салоне полно осколков стекла и вся задняя часть перепачкана подсохшей кровью. Можно было не гадать, кому она принадлежит. Тут всё было предельно ясно. Это я здесь оставил свой след.
Вскоре мы приехали к моему подъезду, поднялись на этаж и проникли в квартиру, где нас встретила злая Машка в домашнем халате. Я тут же обратил внимание, что под её левым глазом наливается синяк. Девушка попыталась замазать его тоналкой, но он всё равно был заметен. Козлов тоже углядел его, но воспитанно промолчал, а потом и вовсе ретировался, видимо, испугавшись того, как яростно Машка на него смотрела. Он скомкано попрощался и запрыгнул в лифт.
Так я остался один на один с разъярённым чудовищем, то есть с Машкой. Она тут же закрыла входную дверь, отрезая мне путь к бегству, после чего прошипела:
— Больше чтобы я тебя не видела с этим мусором! Посмотри, до чего он тебя довёл! На тебе живого места нет! А врачи мне сказали, что ты вообще был ранен в живот! Ну-ка покажи, что там!
Я отложил клинок в сторону, молча снял футболку — и девушка ахнула, побледнела и в ужасе прижала ладони к лицу.
— Всего лишь царапина, — успокоил я её, двинувшись в ванную комнату. — Чтобы меня убить, надо что-то посерьёзней, чем рана в живот. Например, нужна ещё одна пенсионная реформа. А так — худо-бедно проживу.
— Роб! — воскликнула она, топнув ножкой. — Это не шутки!
— А ты видишь, чтобы я смеялся? Я как вспомню, что мне до шестидесяти пяти работать надо, так плакать хочется. В Грязьгороде, наверное, вообще никто до такого возраста не доживает, кроме общественного транспорта.
— Лучше заткнись, — процедила блондинка, играя крыльями носа. — И какого хрена ты начал таскать с собой меч? Ты себя кем возомнил? Дунканом МакЛаудом?
Я ухмыльнулся и исчез за дверью, где стал принимать душ. Но девушку не остановило то, что я пропал из поля её зрения, и она стала разговаривать со мной через дверь, прислонившись к ней боком: