Через час мы все собрались в столовой: Риччи с удовольствием уплетал сосиски и макароны – ему я угодила. Мама и Дэвид были более сдержаны, но, видно, что им нравится. Ну, по крайней мере они ели и не морщились. В отличие от злобной сволочи, которая должна мне братом сводным быть. Эрик, не притронувшись к приборам, скептически рассматривал тарелку, потом нарочито громко вздохнул и потянулся за водой. Я не стала реагировать – буду умнее. Больше от меня этот вампир энергетический эмоций не дождется. Нужно попросить Марсию сварганить какой-нибудь амулет от любовной дурости. Меня закоротило на короле эгоистичных бесчувственных демонов.
Я демонстративно откусила сосиску, посмотрев на него самым равнодушным взглядом, который был в моем арсенале.
– Я катался на такой штуке, – восторженно рассказывал Риччи, не трудясь пережевывать. – У меня волосы дыбом встали.
– А потом тебе стало плохо, – вмешалась мама строго. – Потому что пить газировку в таких количествах…
– Мама! – обиженно воскликнул он.
– Ты что, облевался?!
Даже мрачный Эрик скупо улыбнулся. Атмосфера стала чуть менее напряженной, но ненадолго.
– Папа, я тут таунхаус на берегу присмотрел, – сказал небрежно, про между прочим. – Я съеду отсюда.
Я усилием воли удержала вилку в руках. Эрик съезжает? Но как? Почему? Я ведь хотела! И тут он меня опередил!
Вроде радоваться нужно, что в общаге не придется обживаться, а под ложечкой противно засосало. Уезжает…
– Почему?
– Как?
– Ну вот…
Запричитали разом, только мы с ним молчали, наконец столкнувшись взглядами. Долго, пристально, прямо. Его глаза ничего не выражали. Я надеялась, что мои тоже. Не должен Эрик знать, как меня разрывает изнутри. Из-за него, гада бессердечного, разрывает. Железный дровосек голубоглазый.
– Все нормально. Мне просто так удобней.
– Но как же, – засуетилась мама, на меня поглядывая, – у тебя же здесь все устроенно. Мы не будем мешать, правда, – и снова на меня. Да, это я гнала бедного-несчастного из родного дома. – Зачем переезжать!
– Шарлотта, – отчим мягко накрыл ее руку своей. – Эрик взрослый и знает, что для него лучше, – затем на сына посмотрел. – Ты же знаешь, что всегда можешь вернуться?
Ледяной айсберг дрогнул. Видно было, что приятно ему. Людям приятно, когда их любят и заботятся. Так почему же мой сводный брат бежит от этого, отвергает, пресекает любое проявление нежности? Эрик всегда так: сначала целует упоительно, потом дважды ударит, чтобы не подумали о нем хорошо. Козел до конца.
На следующий день я пряталась в прихожей, из окна наблюдая, как Эрик грузит вещи в машину. Все вышли его проводить, кроме меня. Да, я рисковала навлечь гнев матери и молчаливое порицание отчима, но сил выйти и спокойно смотреть на это не было. Все ведь правильно. Так и должно быть, но отчего-то глаза на мокром месте. Я знала, что так будет. Эрик ураганом по мне прошелся. Три недели, и я в клочья. Сколько не оборонялась, а достал меня все же, под кожу забрался. Опустошение и боль после себя оставил.