Висячие мосты Фортуны (Перкова) - страница 33



В результате всех непредвиденных материальных утрат из учительской одежды у меня остались только вельветовое платье цвета малахит и клетчатая юбка с бантовыми складками. Собираясь утром в школу, я решила надеть юбку, хотя её складки дико топорщились: утюжить было нечем…


На первой же перемене моя неглаженая юбка неожиданно подверглась остракизму со стороны одной учительницы из местных. Видимо, она относилась к привилегированным слоям усть-анзасского населения, потому что ходила вся в соболях и была весьма самоуверенна. Не помню ни имени её, ни фамилии, но в то утро она решила неосторожно посмеяться надо мной, сказав, что в этой юбке я выгляжу как корова. Я и сама чувствовала себя не в своей тарелке, и потому у меня было отвратительное настроение, но, стараясь сдержаться, я спросила:


-– Ты уверена, что мятая юбка – повод для оскорблений? Какая я тебе корова?


Дальше всё произошло примерно так, как в рассказе Зощенко «Стакан»: «…ничего я ей на это не сказал, только говорю …»


-– Шорка, – в сердцах буркнула я себе под нос.


Но чуткое ухо дщери таёжных лесов, чьи праотцы испокон веков промышляли охотой на зверя, уловило слово, непрошенным воробьём слетевшее с уст…


-– Как ты сказала? Шорка?! Все слышали?! Шорка!! Ну, ты об этом ещё пожалеешь!


Да, прав оказался бывший кавээнщик из физтеха, Александр Филиппенко, сказавший: «Слово не воробей, поймают – и вылетишь».


В свидетелях факта нанесения оскорбления по национальному признаку недостатка не было: в учительской оказалось полно народу.


На следующий день кровно обиженная девица подала на меня заявление в товарищеский суд – «коровные» оскорбления в суде не рассматриваются…


Желающих присутствовать на судилище было более чем достаточно. Как же! Затронуто национальное достоинство шорского народа!..


Председательствовал директор.


Прений я не помню, опишу только финал.


-– Что такого обидного сказала Надежда? Что оскорбительного в слове «шорка»? Если я скажу про неё «русская» – это что, оскорбление? Вы бы обиделись, Надежда Константиновна? – спросил Судочаков.


-– Да на что ж тут обижаться? Что русская, что шорка – это всего лишь слова, обозначающие национальность. Вот если бы вы обозвали меня коровой, я бы обиделась! Во мне весу-то пятьдесят килограммов! Какая я корова?! «Шорка» – это не оскорбление, а вот «корова» – оскорбление! Пусть извиняется!!


Народ посмеялся и вынес вердикт: пожать друг другу руки и принести взаимные извинения – что мы и сделали к вящему удовольствию присутствующих.


Любу Локтеву восхитило моё поведение на суде, она подошла в коридоре и зашептала мне в ухо: