Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять…
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.
Эту горькую истину Анна Ахматова выстрадала своей судьбой…
Оба Ивана, и Рогинцев и Визитов, а также мой отец, Константин Перков, уцелели в той жуткой мясорубке. Свой фронтовой путь Иван Иванович описал в книге «Ленинград – Берлин», Иван Григорьевич тоже написал фронтовые заметки: он показывал нам пачку листов, исписанных синим химическим карандашом – не знаю, удалось ли ему издать их книгой… Мой отец, не любивший вспоминать войну, всё же откликнулся на просьбу Миши описать свою фронтовую судьбу и прислал ему подробное письмо…
* * *
Иван Григорьевич не был ни рабочим, ни служащим – дело, которым он занимался, называлось бортничество, или, говоря современным языком, пчеловодство. Имея пасеку из восьмидесяти ульев, дом и приусадебное хозяйство, он крепко стоял на ногах, сам обеспечивал свою семью и чувствовал себя хозяином на своей земле – это видно было и по гордой посадке его головы, и по манере держаться, и по уверенной походке.
До него я не встречала человека, более независимого и отдельного от системы социалистического государства, хотя именно он и был настоящим, а не казённым патриотом. Визитов мыслил государственными масштабами. Предвидя распространение по всей территории СССР такого врага сельскохозяйственных культур, как колорадский жук, он самостоятельно разработал систему мер по борьбе с ним и послал эти материалы в сельскохозяйственные журналы «Защита растений» и «Пчеловодство». В «Пчеловодстве» он публиковал свои статьи о болезнях и способах лечения пчёл…
Свою семью Иван Григорьич обеспечивал полностью и был, что называется, добытчиком. В домашних закромах хранились основательные запасы продовольствия: берёзовый сок – бочками; лосось – ящиками; красная икра – литрами; мёд – флягами; мясо – окороками.
За рыбой и икрой он ездил в рыболовецкий совхоз на Амуре в период, когда лосось шёл на нерест, и никогда не возвращался с пустыми руками…
Деньги зарабатывал на продаже мёда. Обычно он сбывал мёд в Хабаровске, но однажды решил податься аж на Западную Украину. Львов был выбран им не случайно: там служил его сын Николай, отзывавшийся о западенцах с большим уважением: хозяйственные, культурные и при деньгах…
Вернулся Иван Григорьич «зi Львiвщини» с хорошей выручкой и с новым, мечтательным выражением глаз: временами они застилались туманом каких-то приятных воспоминаний. На наши расспросы он не отвечал, а только загадочно улыбался… В конце концов, после рюмочки, другой он признался, что не может забыть львовскую гостиницу, где свёл знакомство с весёлыми, разговорчивыми и такими ласковыми женщинами, такими ласковыми, каких он в жизни своей не встречал… Знамо дело, разве сравнишь искушённую европейской культурой львовянку с выросшей в суровых условиях борьбы за выживание дальневосточницей. Западно-украинская женщина – она же пани, у неё же манеры, привитые с детства. А какие они кулинары, какие хозяйки, а как поют! Да мало ли, какие ещё знания и умения львiвськи панi могли продемонстрировать щедрому купцу-дальневосточнику…