– Это всё ведьма клятая виновата, – донеслось из-под еловой лапы, которая служила укрытием богатырскому голосу. – Она, подлая, слякоть напустила… – откликнулся в темноте тот самый хомяк, который сожрал яблоки.
– И всё равно, вот сижу и думу думаю, – рассуждали вслух под лапой, – никак не могу в толк взять, на ум мой не идёт, как это тебя, непутёвую, с нами Люд в лес дремучий отпустил? – богатырь сидел на сухостое, стараясь как можно лучше укрыться красным щитом от холодного проливного дождя. – Видно, Репей, ты его заела дома до самой печёнки своим нытьём… – сам же и ответил на поставленный вопрос и резко тряхнул конским хвостом, сбивая с них мелкую морось.
– Ага, его заешь… – отозвалась охотница. – Быстрей тебя самого серым пеплом по ветру развеет, чем его… – Фрида уже заканчивала не совсем приятные дела. – Чуть что, сразу же упор лёжа принять! – девица постаралась голосом передразнить своего отца. – Как будто он больше слов не знает, пердун старый… Ничего ему поперёк уже сказать нельзя! – она фыркнула, как дикая росомаха. – Совсем уже из ума выжил… – она сняла со своих плеч мокрый, прилипший к телу плащ и стала его яростно выкручивать, как будто это было банное мочало, представляя, видимо, мысленно своего единственного родителя, Люда. – Дома весь пол сиськами до дыр затёрла… – она недовольно в темноте сморщила нос и скривила тонкие губы.
– А я-то думаю, что это они у тебя такие, ну, это… – Горыня замялся, с его стороны послышался шорох, он прислонил свои медвежьи ручищи к бычьей груди, посмотрел на них, оценил… Ещё немного скукожил ладони, тем самым обозначил совсем крохотный размер. – Яблоки, – выдавил он из себя, будто ребёнка родил, и сразу же пригнулся к земле, прикидываясь травой ползучей, прячась от меткой дорожной подруги: не прилетело бы из темноты чего? А нет, прилетело…
– На себе не показывают… – тут же постарался вставить слово старшего по ряду молодой князь Олег, тем самым упрекая за неразумное поведение своего боевого товарища.
– Фу, фу, фу! – Горыня запыхтел загнанной лошадью, пошаркал ладошками по своей кольчуге, стряхивая невидимые титьки куда-то себе под ноги в мокрый лесной мох и тут же три раза сплюнул через левое плечо. – Чур меня, чур! А то вдруг вырастут… – добрый молодец постучал костяшками по дереву и заулыбался, вроде дитя малое, бестолковое, покосился в сторону боевой подруги хитрым котом, который уже побывал в погребе у глупой хозяйки, и невинно ей улыбнулся – а зря, ночь на дворе тёмная, хоть глаз выколи, ничего дальше вершка и не видно.