Я быстро расфигачил все тряпки и меха по пакетам. Выкинул на помойку. После взял топор и расхерачил все шкафы. Доски пошвырял с балкона. Марафонил всю ночь. Спринтерский бег с досками к помойке и обратно. Пришел домой. Завалился спать. Маленькая писклявая тварь снова была у меня на глазу.
– Слезь!
– Еще одну ресницу у тебя заберу и слезу!
– Зачем тебе ресницы, зачем нитки голубые? Ты же Комар.
– Я джинсы хочу голубые с черным поясом. Мечта такая. Не лезь мне в душу.
– А ты не лезь мне в глаза!
– Ресницы на пояс пойдут. Я так думаю.
– Ресницы человека – в джинсах? Ты каннибал. И… извини, конечно, но джинсы на твои ноги непонятные…
– Иди в «Википедии» почитай значение слова «каннибал». Тупыш! А что это не так с моими ногами, по-твоему, а? Они у меня длинные, если ты не заметил! Я смотрю всегда на людей, идущих по улицам. То есть толстожопно-толстоножным или кривоножным теткам можно носить джинсы, а мне нельзя, да?!
– Ну… бабцЫ они такие… А ты… – я не удержался от хихиканья.
– Че ты начал ржать?! Ты-ты-ты… А ты… безмечтательник.
– Кто?
– Мечты у тебя нет! А у меня есть. Вывод: я романтичное, высокодуховное существо. А ты – нет.
– С какого возраста ты меня знаешь, УПК? В расшифровке – Упоротый Подгрёбыш-Кровопийца.
– Не буду на тебя обижаться. Покажу этим свое превосходство над тобой. И кровь я не пью. Тетки (это по-вашему) у нас, у комаров, кровь пьют. Самки в смысле. А я… Я пробовал кровь, да. Признаюсь-каюсь, было дело. Мне от нее плохо, а людям плохо от меня. Были случаи. И после этих случаев меня моя родня называла «педиком» (по-вашему) или «бабой». Но я не обижался, нет. Я Комар-социопат. Я в сородичах не нуждаюсь, а уж в их оскорблениях и подавно… Неважно… В общем, поэтому я так долго живу. А тебя я знаю с твоих двенадцати лет.
– Вот и отлично. Почему я такой злой на всех. Родители часто уезжали в командировки или отдыхать, или туда, где нас с Гошей и бабкой нет. Оставляли меня на Гошу. А он меня с трех-четырех лет привязывал веревками под столом, ставил под стол стакан с водой и открытую баночку с детской пюрешкой. Так я и сидел под столом, пока он не приходил. Бывало, что затягивалось это на часов пять-шесть. Я не злился, не сердился тогда на Гошу, потому что он мне говорил: это у нас игра такая! Бабушка не заходила в комнату, хотя знала, что Гоша вытворял, как бросал меня. Она таким способом издевалась надо мной. Это я уже сейчас понимаю. А тогда… Тогда я слышал, как она стонет и просит о помощи, кричит, что у нее болит сердце. А я не могу помочь, так как привязан. Она зовет меня на помощь, а я сижу и не могу отвязаться, как поросенок, загнанный на убиение. Она кричит, что я буду проклят и смерть ее останется на моих руках, ногах и поселится навечно в моем сердце и голове. Это я цитирию ее. А я «тогдашний», Боже… я плачу-плачу. Кричу: «Бабушка, не умирай», а она мне проклятия шлет. Чувство такое, когда ты привязан… Желание вбиться в пол или в стену от этого всего. Весь в слезах, нос закладывается соплями и дышать так сложно…