— Сожалений. Приступов раскаяния или стыда. Меня следует жестоко наказать, если я довел вас до этого.
Она долго смотрела на него, чувствуя, как кровь стучит у нее в висках, прежде чем сказать:
— Если в этом есть стыд, я виновата не меньше.
— Нет. Я все подстроил так, чтобы соблазнить вас. Мною двигали различные мотивы, но главным из них было непреодолимое желание. Я должен был побороть его, но не смог, и мне нечего сказать в свое оправдание.
— Разве нужны оправдания? — Она пыталась понять, к чему он клонит, но ничего не приходило ей в голову.
— Нужны, если риску подвергается очень многое.
— С вашей стороны или с моей?
— С вашей, — в его голосе появились жесткие нотки. — Только с вашей, поскольку со своим рискованным положением я смирился много лет назад.
Она улыбнулась ему дрожащими губами.
— Могу я уменьшить степень риска?
— Должны. От этого зависит ваша безопасность.
Имел ли он в виду, что Гилберт обойдется с ней плохо, если узнает об их отношениях?
Почему-то ей казалось маловероятным, что столь банальная причина могла вызвать такое глубокое беспокойство. Но это сейчас не имело значения.
— Разве я могу думать о своей безопасности, находясь здесь? Беспокоиться о себе и в то же время быть достойной… ваших роз?
Она дотронулась рукой до цветов, прикрепленных к корсажу ее платья, ощутив прохладу их лепестков. Он понял ее и, будучи не в состоянии больше сдерживать себя, рванулся ей навстречу.
— Я недостоин вашей любви, но мое сердце принадлежит вам.
Она протянула к нему руку, и потревоженные лепестки роз посыпались вниз красным дождем, скользя по шелку ее юбки. Они ложились на ковер у ног Вайолетт и казались каплями крови в неярком свете свечей.
Она вскрикнула, словно от боли или необъяснимого страха. Лицо Аллина выражало твердость только что принятого решения и последующего его отвержения после напряженной борьбы. В следующий момент он заключил Вайолетт в объятия и, подняв ее на руки, нежно прошептал:
— Не бойся, любимая. Я усыплю розами путь, по которому ты будешь ступать, твою постель, твою комнату. Я наполню розами все твои дни.
— А мои ночи?
Неся ее к дивану, он ответил:
— Особенно ночи.
Аллин опустил Вайолетт на пестрые цветы мягких шелковых покрывал. Вынув одну за другой заколки из ее прически, он освободил ее волосы, и они упали ей на руки, рассыпавшись по складкам персидских шалей. Разглаживая длинные вьющиеся пряди, Аллин зачарованным взглядом любовался мерцающим сиянием ее волос в свете свечей. Взяв ее лицо в свои ладони, он наклонился к ней и легко коснулся губами ее губ.