Это был не тот ответ, который боялась услышать от сына Ольга Петровна. Но зато он явно был написан у его самого на лице. Значит, непоправимое все же случилось. Алексей владеет собой. Надо ли сейчас еще испытывать его волю?
— Будем надеяться, что Анюта доедет благополучно, — сказала Ольга Петровна, собрав все силы, чтобы выдержать свой ровный тон, и слегка подтолкнула сына в плечо. — Иди и отдыхай, Алеша.
В разных направлениях они пересекли темный зал и остановились каждый у двери своей комнаты. Ольга Петровна рукой приподняла портьеру, и свет широкой, яркой полосой упал на противоположную стену зала, возле которой стоял комод, уставленный разными безделушками и табунком из семи алебастровых слоников, приносящих семейное счастье.
— Который час, мама? — спросил Алексей Антонович, держась за ручку двери и не решаясь ее толкнуть. Там ожидала его ночь одиночества.
Ольга Петровна взглянула на циферблат стенных часов.
— Пять минут четвертого, — ответила она немного удивленно. Сын никогда не спрашивал ее о времени.
— Я отдал свои часы Анюте, — сказал Алексей Антонович, уловив недоумение в голосе матери.
Ей сразу сделалось как-то легче. Может быть, она сама себе зря внушила ненужные страхи?
— Очень хорошо сделал, Алеша. Мы ведь совсем забыли о подарке для нее. — И, несколько успокоенная словами сына, смелее спросила: — Что же тебе сказала Анюта на прощанье?
Рука у него непроизвольно толкнула дверь. Он отступил за порог, в полутень…
— Анюта сказала… что мне надо больше владеть собой… Спокойной ночи, мама.
— Алеша…
— Не тревожься, мама. Я буду спать сегодня очень хорошо. Пожелай мне приятного сна.
— Спи спокойно…
Алексей Антонович притворил дверь за собой, зажег лампу, откинул одеяло на постели, поправил скрипнувшие под рукой пуховые подушки и отошел к столу. Тяжело опустился в кресло, уставившись на желтый огонек лампы и потирая подбородок.
«Ты раскис… Ты готов погубить сейчас все, чтобы удержать свое счастье… Но тогда не будет оно счастьем, не будет… Я должна это сказать… Должна…»
— И все же, как это жестоко…
Он просидел в кресле неподвижно, пока в лампе не выгорел весь керосин. Часы за стеной пробили восемь ударов. Пора было собираться на службу.