Люди подумают, что это подделка. Все равно никто не хочет заглянуть за маску сегодня вечером.
Моя — это только тяжелый белый грим, белые текстурированные рога, прикрепленные к ободку на моих каштановых волосах длиной до подбородка. Этого достаточно для маскировки.
Когда наступит утро, меня все равно будет трудно узнать.
Я делаю вдох, успокаивая нервы, пока иду по тротуару, ведущему из жилого комплекса. Я чувствую вкус рома на языке от двух рюмок, которые я выпила перед уходом; я не думала, что буду бояться этого.
Я многого боялась в своей жизни. Приемных семей, незнакомцев, своей матери, когда я была ребенком. Моего брата, когда я была ребенком. Брата, которого я не видела с тех пор, как нас забрали от мамы после того, как она подожгла дом, заснув с включенной плитой. Скорее, впала в наркотическую кому. Мне было пять, когда мы с Джейми расстались. Ему было восемь.
С тех пор прошло 14 лет, и я думаю о Джейми каждый день. Я не скучаю по нему. Он был ужасом в моей жизни, из того, что я могу вспомнить из своих самых ранних воспоминаний. Он щипал меня, пинал, затаскивал ночью в свою комнату и запирал дверь. Оглядываясь назад, я думаю, что, возможно, он делал это, чтобы защитить меня. Но он был таким же любящим, какой была моя мать. То есть, совсем нет.
Я дрожу от порывов ветра и смотрю на полную луну, пока иду по тротуару на главную дорогу. Александрия — половина пути между пляжем и горами в Северной Каролине — большой город, но мой маленький район похож на маленький городок сам по себе. Здесь не так много транспорта, хотя я чувствую запах костра и слышу, как кто-то воет, как волк, где-то внизу.
Я жду на перекрестке за моей квартирой, наблюдая, как две машины почти лениво катятся по дороге. Теперь я могу перейти дорогу. Никто не идет.
Но мне нравится ждать.
Это последнее, что я делаю в своей жизни.
Чье-то плечо задевает меня, выбивая из колеи. Свет не изменился.
Я резко поворачиваю голову, хмурясь.
А какой-то мудак выдувает дым прямо мне в лицо. Настоящий дым, не из вейпа.
Я кашляю, прикрывая рот рукой.
— Какого хрена? — шиплю я. Я терпеливая. Я скоро умру. Но, ради всего святого, это было совершенно ненужно.
Когда дым рассеивается, я вижу его.
Глубокие голубые глаза, сигарета в одной руке, улыбка на полных губах.
Его лицо раскрашено, как у скелета, длинные ресницы бьются о черно-белый макияж под темными бровями. У него вьющиеся черные волосы, прядь которых падает на один глаз, когда дует ветер.
— Извини, — говорит он, но звучит совсем не извиняюще. — Но я думаю, что ты должна пойти со мной сегодня вечером, — его глаза скользят по моей фигуре.