–
уничтожена несомненная угроза?» Остроумная и невероятная догадка! В каком-то смысле гениальная.
Догадка не повисает в воздухе, а становится развёрнутой мыслью. Поскольку, по мнению, Гундарина, «Мандельштам создаёт в “Оде”, написанной, конечно же, предельно искренне, самого идеального, самого мощного и высокого героя в своей поэзии», то тут-то, с его точки зрения, Сталин встал на дыбы и взбеленился. Почему? Да потому что настолько проник в глубины «Оды», что понял: его поэтический образ лучше него самого настоящего, то есть лучше оригинала: «Сталин в мандельштамовской оде слишком хорош в сравнении с оригиналом… Это полный отрыв образа от оригинала. И образ – куда как мощнее, привлекательнее и убедительнее. Всякий чуткий и пристрастный читатель на месте реального кремлёвского деятеля почувствовал бы себя уязвлённым… Живой Сталин увидел перед собой не только и не столько идеальный образец правителя, а укор ему, живому – он лицом к лицу встретился с возможностью гигантского истукана, своего улучшенного двойника. Который, если что, одолеет на раз слабое человеческое подобие со всеми спецотделами НКВД…»
Не устану извиняться в этой главке. И пусть мне снова простит благожелательный и снисходительный читатель столь длинную цитату! Лучше автора «трека» его развёрнутую мысль не перескажешь. Что поделать, не посчитал Сталин Мандельштама великим творцом, которого стоит беречь, холить, лелеять и не отправлять в гулаговские лагеря. В отличие, скажем, от того, как посчитал великим Максима Горького, которого никуда не отправил (хотя и бытует версия, что приказал Горького отравить). Да и большой поэт Пастернак, когда Сталин позвонил к нему за консультацией по поводу Мандельштама, вроде как испугался и защищать коллегу по цеху не стал. Возможно, потому, что Пастернак и сам не считал «коллегу» великим поэтом. По крайней мере один стих Мандельштама (в массовом сознании чуть ли не самый известный) автор «Доктора Живаго» точно отказался причислить к высокой поэзии («То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии»). Если так думал Пастернак, что уж говорить о «придирчивом любителе высоких искусств» (так Гундарин с мягкой добродушной иронией обозначает Сталина, словно по плечу его похлопывает)!
Автор шестого «трека» загадочно, вроде бы как риторическим вопросом, но на самом деле отнюдь не риторически, подмигивает читателю: «Умеет ли поэзия управлять силами природы, вызывать к жизни сверхъестественные явления?» Дальше фантазия автора, не побоюсь таких слов, прямо-таки срывается с цепи, вырывается на оперативный/степной, а то и на стратегический простор и несётся Русью-птицей-тройкой во всю прыть, снося всё на своём пути. А, пробежавшись, не запыхавшись, не запылившись и нисколько не устав, прямо-таки взмывает в космос: «…