К вечеру следующего дня на границе леса появились передовые конные разъезды лоялистов. Сменявшие друг друга группы всадников изучали форт издалека, не подходя и на шаг ближе. Однако это однозначно говорило о приближении армии.
У коменданта Хейса, как и у Бронса, ещё теплилась какая-то спрятанная глубоко внутри надежда, что армий пройдёт мимо. Они оба понимали, что других целей вокруг нет, и армии больше некуда двигаться, но всё равно где-то глубоко внутри лелеяли такую мысль. Надежды растаяли подобно утреннему туману, оставив влажную изморозь страха. Пока ненавязчивого, смутного отголоска надвигающейся угрозы. Это был ещё не тот страх, что подавляет волю, лишает сил и туманит разум, наоборот. Этот страх, лёгкий, задорный, мотивировал, заставлял сосредоточиться, подобраться, активизировать все силы. Он готовил к бою, позволял ощутить сладкий азарт близкой угрозы.
— Пусть смотрят! — храбрились солдаты. — Пусть запоминают место, где дадут последний бой! Мы здесь всех похороним!
Один за другим солдаты бросали угрозы и шутки, призывая противника, но на самом деле накручивая себя, пряча свой страх, выпячивая показную храбрость и браваду. Не так уж много здесь было тех, кто имел за плечами настоящий опыт, настоящую кровь. Тех, кто слышал свист пуль, проносящихся всего в каком-то шаге, слышал рокот падающих снарядов. Видел, как война обходится с людьми, во что их превращает, как калечит и что оставляет после себя.
И одним из таких был Хейс, окончательно убедившийся в неизбежности осады, и потому приступивший к активной подготовке.
— За работу, братцы! Завтра будет битва, а сегодня дело! — выкрикивал он между приказами офицерам.
Форт погрузился в деловитую суету. Хейс не просто так оставил завершающие приготовления на самый последний день. Нельзя оставлять солдат без дела в такой момент, нельзя позволять думать, что их ждёт. Нет, лучше работать.
Внутренние казармы форта освобождались, очень скоро туда отправятся раненые. Одну комнату определили под столовую. Во двор может упасть, а, скорее всего, упадёт и не один, шальной снаряд, и никому не хотелось бы оставаться без кухни.
На улицу, зябко кутаясь в тёплую накидку, выглянула Ульяна. Лекарка, как и всегда, щеголяя забинтованным лицом, прикрикивала на солдат.
— С дороги, остолоп! Или окачу тебя своим варевом, до могилы будешь попеременно страдать поносом и запором! Чего под ногами путаетесь, как цыплята желтозадые? Кыш!