— Слащев, выходите! — велел сопровождающий их чекист. — Остальные — дальше.
— Мы что же, не вместе? — обеспокоился Слащев, выбираясь из автомобиля.
— Вместе, вместе! Только они малость подальше будут проживать, — успокоил его чекист.
Дзержинский подошел к Слащеву, указал на приземистый трехэтажный дом.
— В этом доме будете жить. Идемте!
Они вошли в подъезд, поднялись на второй этаж. У открытой двери одной из квартир их ждал пожилой рабочий, вероятно, привратник. Он держал в руках связку ключей.
Дзержинский приостановился, пропуская Слащева в квартиру. Слащев вошел. Остановился в прихожей. Отметил несколько дверей.
— Смелее, смелее! — подбодрил его Дзержинский. — Осматривайтесь! Это ваша квартира. Вся. У вас, я слышал, где-то есть семья. Со временем заберете. Тесно не будет. Здесь же по соседству и курсы.
— Какие курсы? — с легким недоумением спросил Слащев. — Всему, что мог, я уже выучился.
— А теперь будете учить других. Красных командиров.
— Чему? — удивился Слащев.
— Как побеждать врага. У вас, насколько я помню, это иногда хорошо получалось.
— Издеваетесь? — нахмурился Слащев.
— Вовсе нет. Будете преподавать на курсах красных командиров.
— Все равно не понимаю. Среди них, наверное, найдутся и те, которых я… как бы это помягче… нечаянно обидел.
— Вполне возможно. Вот и расскажете им, где они допустили ошибки, в чем вы оказались умнее, дальновиднее.
— Ну, придумали! — ухмыльнулся Слащев. — Это, как в цирке. Я такое однажды видел: дрессировщик приглашал зрителей зайти в клетку с медведями. Они, говорит, смирные. Заходите, кто смелый. Смелых не нашлось.
— Ну, наши командиры действительно смирные. В бою, верно, бывают горячие. С вашим авторитетом, я уверен, вы найдете с ними общий язык.
— Постараюсь. Хотя учить других, как на коне скакать, чтоб он тебя не скинул, — не моя мечта.
— А какая же ваша?
— А никакой. Про что не подумаешь, и сразу же понимаешь — не дотянешься. Руками или умом.
Потом Слащев провожал Дзержинского. Прошли в прихожую.
— Нет, была у меня одна мечта, — сказал Слащев. — Даже не мечта — сон.
Дзержинский смотрел на Слащева, ждал. А он весь как-то сосредоточился, подтянулся, на скулах заиграли желваки.
— Был у меня конь: светло-рыжий, с черной гривой. Буланый. Змей, а не конь. Я его Буяном назвал. С полу-взгляда меня понимал. Я часто вижу его во сне. Будто мчусь я на Буяне по Тверской. А скорость такая… ветер не догонит! — Слащев тяжело вздохнул. — Под Каховкой погиб. Ранен был. Смертельно ранен был. Я вынужден был его застрелить. Целюсь в него, а он смотрит на меня. Из-за слез два раза промазал, мушку не видел… Часто о нем думаю. Ожил бы, думаю, и мы бы с ним — по Тверской… А другой мечты, пожалуй, что и нету, — закончил свой рассказ Слащев и украдкой стер тыльной стороной ладони со щеки слезу.