В этот самый момент, когда ее тело сводили судороги, он наконец наполнил ее собой. Это выбило из груди северянки остатки воздуха. От резкой сладкой боли она не сразу смогла дышать. А он, не давая ей времени опомниться, ритмично опускал и поднимал ее бедра руками, насаживая на себя. И каждый толчок приносил новую боль и новое удовольствие. Почти невыносимо. Но так хорошо. В какой-то момент он замедлился, и Мира поняла, что Рей близок, но оттягивает момент.
— Рей, погоди, — прошептала она, заглядывая ему в глаза.
— Что, Мира?.. — у него сбилось дыхание, как после долгого бега.
— Если боги позволят, я… — она сама не могла поверить, что произносит это вслух. — Я хочу, чтобы со мной осталась часть тебя…
— Мир… — начал он, но, кажется, не знал, что ответить.
— Пожалуйста.
Мужчина прикрыл глаза, соглашаясь.
— Не закрывай! Смотри на меня, смотри же! Смотри, Рей!
И он послушал. Не отводил эти черные омуты, даже когда они затуманились от удовольствия. Она схватила его лицо в ладони, чтобы не упустить ни одной эмоции. А моноец набирал скорость. Его дыхание было резким, прерывистым. Он все глубже и глубже насаживал ее на себя, движения потеряли ритмичность, стали более дерганными. Брови сошлись на переносице, губы кривились, но он не зарыл глаза, смотрел прямо в ее душу в тот момент, когда с громким протяжным стоном в последний раз сильно прижал ее к себе, содрогаясь всем телом, изливая семя прямо в нее, впервые за все время, проведенное рядом.
Она чуть коснулась его губ и прошептала:
— Тхаа аллор маакви, Рей.
Он так и не сказал ей значения этой фразы, но она уже сама все поняла.
— И я тебя люблю, Мира…
Моноец появился в жизни северянки, когда стояли серые предрассветные сумерки. Они же и забрали его у нее. Она долго стояла на берегу и наблюдала, как лодка, в которой он сидел, становилась все меньше. Смотрела в его глаза, пока еще видела их. Слез не было. Все, что можно, она выплакала на его груди ночью. Осталась лишь пустота внутри. Женщине казалось, что теперь каждый может увидеть эту дыру прямо в середине груди. Она приложила руку к сердцу, желая убедиться, что оно бьется. Никогда еще душа так не болела. Ни в тот время, когда она потеряла обоих родителей, ни в тот день, когда ей принесли печальные вести о гибели мужа.
Она даже зажала рот ладонью, потому что хотела закричать, чтобы он вернулся за ней, что она согласна на все, лишь бы не потерять его. Но нет, это лишь эмоции. Они пройдут, а она останется в чужой стране без права на выражение собственной воли. Да и кто знает, каким он был бы там, у себя на родине?