Хмурое лицо сначала понаблюдало за тем, как все вырываются из не очень широких дверей, но стоило ему увидеть моё лицо, как его уже во второй раз за день перекосило.
– Что происходит? – ректор обращался ко всем. Все и замерли. Я бы даже сказала, замерли с полным надежды взглядом.
За нашими спинами раздалась новая серия грохота и рёва, что не осталось без внимания ректора. Взгляд Вельзевула стал ещё суровее, и он задал главный вопрос:
– Кто?
Я сначала подумала, что ему не решались ответить, но, когда обратила внимание на тех, с кем стояла в толпе была удивлена до глубины души. На данный момент меня интересовало только одно:
– А почему сразу я?
Взгляд демона был… весьма красноречивым.
Почему-то мне стало стыдно. Не то, чтобы я чувствовала себя такой уж виноватой, но я снова выставила себя в неприглядном свете, да и выражение лица демона мне было крайне неприятно. Оно словно говорило: «Я даже не ожидал от тебя ничего иного». А зеленые глаза, смотрящие на меня с каким-то презрением… В общем, стыдно было. Даже предательский румянец проступил на щеках, и глаза сами пол нашли… и даже ножка по полу зашаркала.
– Ваше имя, адептка. – бесцветным голосом потребовал от меня Вельзевул.
Похоже, с меня будут семь шкур сдирать за этот поступок. Вероятно, даже не спросят, почему я так поступила. Потому, что в этой ситуации причины не важны. Важно, что от этого могли пострадать другие.
Вздохнула.
– Диада Шель.
– В мой кабинет, – хмуро выдал демон, а в следующий миг прошёл мимо нас в столовую, откуда доносились грохот и ругательства, и как ошпаренная выскочила Камира. Ведьма перепугалась и шарахнулась в сторону, во все глаза глядя на демона. И чего там такого страшного?
Я посмотрела в спину уходящему мужчине и впервые обратила внимание на то, как он чеканит шаг своей твёрдой поступью. Уверенно, чётко, словно очень долгое время он отрабатывал этот навык, хотя не удивлюсь.
Перевела взгляд на адептов, чей вид сейчас был виноватым. Фыркнула.
– Предатели, – и, развернувшись, гордо пошла в ректорский кабинет.
Вот так и твори добро, а потом этим самым добром да по лбу. Никакой благодарности. А ведь на месте той девушки мог оказаться каждый из них.
Первое, что бросилось в глаза, исцарапанная и изуродованная дверь ректорского кабинета. Судя по её виду, здесь проходили бои не на жизнь, а на смерть. Выжженная, местами содранная поверхность передавала самые приятные моему сердцу ощущения борьбы. Но самое замечательное было в том, что надпись моя никуда не делась, она сидела, как впаянная и радовала глаз.
Толкнув дверь, я свободно зашла в кабинет. Тут же моё внимание привлек стол с ворохом бумаг. Алчный блеск в моих глазах был весьма приметен, но к счастью, в кабинете, кроме меня, никого не было. Подойдя к нему и выудив пару листов, я удивилась.