Приют Святого Макия…
Здесь, за высоким забором расположились длинные каменные постройки. Издали они напоминали маленьких невзрачных карликов, с завистью и восхищением взирающих на расположившегося в центре «господина», храм Святого Макия. Настоятель и его приближенные проживали в нем, монахини и дети занимали комнатушки в каменных «бараках». В них же расположены полупустые склады и хозяйственные помещения. В комнатушках душно и тесно, но это лучшее, на что могут рассчитывать сироты этого мира.
По двору важно и чинно разгуливало главное сокровище приюта — козел Иван с обломанными рогами (каюсь, я назвала его так в честь бывшего) и три тощих козочки. Только по большим праздникам дети получали по трети кружки молока или ложке творога. В остальные дни питались кашей на воде и такрелью, единственным овощем, способным уродиться в засушливых условиях.
Но ничего, сегодня у детей будет настоящий пир. Это я гарантирую.
Весело поскрипывая, телега вкатилась во двор приюта. Со всех сторон к нам, как стая шустрых сорок, стали сбегаться монашки в черно-белых одеяниях. Детей не было видно: старшие работали, а у младших шли занятия. Но я была уверена: малыши отложили в сторону учебники и прописи, прилипнув к мутным окнам из тонкого стекла.
Но первым встречать меня кинулся Иван.
— Даже не думай! — рыкнула я, упершись ногой в его безрогую голову. — Тебе могу выдать только хорошего леща.
Ну да, с этим козликом у нас взаимная любовь с первого взгляда. Каждый раз он пытается улучить случай и боднуть, но я каждый раз оказываюсь проворнее.
— Еще хороших лещей тратить на этого дурня, — возмущенно пробубнил возница. — С него и колючек хватит.
Не стала говорить, что подразумевала совсем другого леща. Вместо этого развернула козлика и подтолкнула обратно к его маленькому стаду. Сама же приложила ладонь ко лбу и, щурясь от палящего солнца, глянула вдаль. Так и есть, детишки прилипли к окнам учебного зала. Все тридцать… Нет, стоп, только двадцать девять. И, кажется, я знаю, кого не хватает.
— Наша спасительница! — всплеснула руками подбежавшая мать Люсия. Худощавая и немного сгорбленная от тяжелого труда и прожитых лет, она, тем не менее, всегда оставалась бодрой и энергичной. — Ты просто наша спасительница! Из центра опять задержали поставку… То пожар у них, то наводнение. А дети тут последний такрель без соли доедают. Но кому до нас какое дело?
— Мне есть дело. Здравствуй, Люсия. — Я поцеловала ее в подставленную щеку. Сухую и сморщенную, как пергамент, но теплую, буквально светящуюся внутренней добротой. — Поможете разгрузить телегу?