Он давал ей свое полотенце и пижаму.
Сторожил у двери в ванную комнату, пока она мылась.
Кинул себе на пол одеяло и уступил кровать.
А потом они говорили о всяком, пока Нот не шикал из-под накинутого на голову пледа и не высовывал недовольную физиономию наружу.
На третью ночь Белле стало жаль ютящегося на жестком полу друга и она позвала его в кровать. Места им обоим хватило. И обнаружилось, что засыпалось, уткнувшись лбом между острых лопаток, гораздо быстрее.
Когда мальчишки пропадали на парах, Бель читала оставленные учебники, пыталась сочинять стихи, записывая их неровным округлым почерком в Антаров блокнот, дразнила Маньяка резиновой мышью, не умеючи бренчала на струнах оставленной у камина гитары.
Несколько раз в неделю, они вываливались на заснеженную улицу всей гурьбой и устраивали настоящее побоище. Присоединялись какие-то девчонки и незнакомые мальчишки. Строили крепости, лепили снежки, заваливали друг друга в сугробы и не заходили в дом, пока штаны и варежки не становились колом. В зимней одежде, с шарфом на пол лица, Белла казалась еще одним неказистым парнем и никому даже в голову не приходило спросить, кто она такая.
Это были лучшие семнадцать дней в ее жизни.
А потом, пришли они.
Рано утром, когда все еще спали, дверь с грохотом распахнулась и по ступеням застучали тяжелые быстрые шаги.
Поочередно раздавались из соседних комнат возмущенные возгласы, слышался бубнёж незнакомых голосов.
Бель села на кровати, спросонья потирая глаза и щурясь, когда в их спальню ворвались чужие.
И среди незнакомых лиц она увидела злого, как сам Дьявол, отца.
Сердце оборвалось и упало в пятки. Она на всю жизнь запомнила выражение его стальных и острых серых глаз. Не говоря ни слова, он метнулся к ней, схватил за шиворот пижамы и потащил прочь. Пуговицы порвались и Бель испуганно вскрикнула, когда он перехватил ее за волосы и спустил с лестницы, как собачонку.
Чем закончилось это для Антара она так и не узнала.
А для нее…
Папа выволок ее босиком на улицу и воспользовался порталом до самого дома.
Протащил, скулящую и вырывающуюся мимо бледной, как снег мамы, посеревшего деда, осуждающе хмурой Теи.
Швырнул на пол ее комнаты.
И впервые в жизни ударил.
На утро дед увез ее в Швейцарию. Провел через позорную процедуру проверки у женского целителя и только потом впустил в свой дом, по пути рассказывая, как она опозорила семью и сколько всего они лишились вместе с сорванной ею помолвкой.
Дал ей свою фамилию. Заточил в комнате, как принцессу в башне и нанял скупых на эмоции учителей, дабы за оставшиеся шесть месяцев сделать из нее леди.