Хорошую вещь придумали – мобильный телефон. Друг карманный. Гуляешь по парку и он с тобой! Всегда связь с миром есть. Вдруг кто-то позвонит, а я тут как тут, рядом с телефоном. Хотя, кроме Иришки, звонить некому, но я всё равно жду звонка. А зачем я жду? Зачем?
Странно как-то я написала Иришке – «спи спокойно». Как будто она будет плохо спать, когда я умру. Плохо спят, когда умирает близкий человек, например, мать.
Подходит к стене, где висит фотография матери.
Снимает фото со стены.
– Это моя мама. Красивая была – тонкая, звонкая, умная! И как учительница – строгая. Я была у неё поздним ребёнком. Я родилась, когда ей было уже под сорок. Старо-родящая, как тогда говорили. Она одна меня воспитывала, поэтому и держала в ежовых рукавицах. Отца у меня не было. Поначалу я всё её пытала – кто мой отец? А она только отшучивалась. Когда я подросла, поняла – мавр сделал своё дело, мавр может умереть. Спасибо и на том, незнакомый отец, что дал жизнь. Может, тебе и повезло, что ты не стал мужем моей мамы. У неё же – шаг влево, шаг вправо – расстрел! А может ты был уже женат и оттого не остался с ней? Тогда знай – мама тебе никогда не изменяла. По крайней мере, я такого не замечала.
Мама любила поэзию. Она была филолог и собирала сборники наших сибирских поэтов. Она и мне привила любовь к стихам. Она любила перечитывать Василия Козлова:
Сияет вечная надежда.
Горит сердечная печаль.
А жизнь, как старая одежда,
Поизносил, а бросить жаль.
Латать и штопать станешь снова,
Пока, истёршись по краям,
В руках последнего портного
Не расползётся вся по швам.
– А мне нравился Толя Змеевский:
Назвать твою любовь великой –
никак, по сути, не назвать.
Узнать тебя в иконных ликах –
по сути, вовсе не узнать.
Стеля себя, себя роняя,
как Бог Отец, и Сын, и Дух
Меня повсюду охраняет
твоей любви лебяжий пух.
Когда мне казнь в степи устроят
разбойной вьюги соловьи,
меня спасительно накроет
лебяжий пух твоей любви.
Когда судьба меня накажет,
столкнув на камни с облаков,
я упаду на пух лебяжий –
на вездесущую любовь.
Когда на взрыде или всхлипе
я испущу уставший дух,
взамен земли меня засыпет
твоей любви лебяжий пух.
Подходит к стене вешает портрет обратно.
– Эти стихи для тебя мамочка.
ОЛЬГА ВЛАДИМИРОВНА. Когда я ушла от Олега, мама пустила меня к себе. Со скрипом, с выговором, но пустила. С годами она стала мягче, но учительские замашки сохранила. Вместе мы прожили только год. Она умерла на семьдесят третьем году – оторвался тромб.
Мама, я хочу перед тобой покаяться.
Мама, твоя дочь была на пути разврата. Хорошо, что ты про это не знала! Ты бы меня не поняла. Я сама иногда прихожу в ужас, когда вспоминаю свой бесшабашный бальзаковский возраст. Но с другой стороны – есть, что вспомнить! Молодёжь думает, что наше поколение ничего не понимает в любви! Что они знают больше, у них всё интереснее! А люди со времён пещерного человека ничего нового не придумали! Секс, можно сказать, покрыт исторической пылью. Глупо как-то сказала! Историческая пыль… Восемьдесят лет на свете живу, а всё глупости в голову лезут! Это я уже исторический персонаж, как та пыль. Нет, я думаю, мама, тебе про это знать не надо! И потом, всё это было после развода с Олегом! Всё законно! Я была свободной женщиной. А когда появился Андро, я уже соблюдала целомудрие по отношению к другим мужчинам! Надеюсь, в этом ты бы меня одобрила.