— Ради моего камзола.
— Понимаете, я думала, вы были мертвы.
— Да, кажется, понимаю. Я ценю вашу услугу гораздо выше, уверяю вас, но камзол — ваш.
Она подняла на него широко раскрытые глаза.
— О нет, я не могу теперь взять его.
— Почему же?
— Это было бы несправедливо.
— Я дарю его вам в знак благодарности, и вместе с ним все, что вам могло бы на мне понравиться. Хотя было бы чудесно, если бы вы мне оставили брюки.
Он поддразнивал ее. Она снова занялась своим делом, поджав губы.
— Думаю, уж это я могу оставить вам.
— При одном условии.
Она оторвалась от стола.
— Да?
— Вы не должны никому рассказывать, почему помогли мне. Это был бы слишком тяжелый удар для моего самолюбия.
Нетрудно было понять, почему его так любили женщины. Не только потому, что он был высок и красив, а в его низком голосе звучали ласкающие нотки, проникая, кажется, в самую душу. И не только из-за его манеры держаться — хотя, если даже сейчас, когда он лежал с раной в боку, в рубашке и брюках, помятых в тех местах, где она пыталась отмыть кровь, укрытый медвежьей шкурой, побитой молью, он был неотразим, каким же ослепительным он должен был быть здоровый, облаченный в парчу и тонкое полотно. Его улыбка была сердечной, внимание тревожаще пристальным, а в глазах светился огонек понимания, способный легко вскружить женскую головку, но было и еще кое-что. Он обладал бесценным достоинством: умением отнестись к себе с чувством юмора.
Сирен окинула взглядом неказистую каюту, бревенчатые стены с единственным закрытым ставнями окошком; очаг из грязной штукатурки, балки под крышей, увешанные копчеными окороками, связками чеснока, лука и перца и пучками сухих трав; крюки для гамаков, в которых предпочитали спать Бретоны, — привычка, сохранившаяся со времен плавания на разных судах. Временное пристанище, спасенное Пьером и Жаном после того, как оно сослужило свою службу, доставив свиней и крупный скот в них по реке из Иллинойса. Это был дом людей без корней, людей, которые не желали связываться с землей и надрываться, обрабатывая ее. Сирен пыталась представить, что должен думать об этом Лемонье, который, наверное, повидал прекрасно обставленные городские дома и замки. Но это, конечно, не имело никакого значения.
Сирен вытерла выпачканные яйцом пальцы о передник и склонила голову.
— Я не могу обещать, что не скажу, — произнесла она.
— Но почему же?
— Это не в моих интересах.
В его лице появилась настороженность и тут же исчезла.
— А я начинаю опасаться за свои.
— И правильно делаете. Только представьте, сколько я смогу накупить корсажей, если потребую с вас плату за мое молчание?