Она не собиралась засыпать вместе с ним. Ей не верилось, что она провела почти всю ночь в его объятиях. И даже сейчас ей не хотелось шевелиться, хотя затекшие мышцы требовали вытянуться. Не потому, что ей очень нравилось ее положение, вовсе нет, просто она бы предпочла пока не будить Рене. Сначала ей нужно было собраться с духом и мыслями и решить, как ей следует вести себя с ним.
И еще нужно было решить, что теперь делать. Если потеря девственности преследовала цель убедить Бретонов дать ей большую самостоятельность, следовательно, они должны узнать, что она больше не девушка. Сделать это оказалось вдруг невероятно трудно.
Они едва ли обрадуются — вот основная мысль, но не она больше всего тревожила Сирен. Главное — как найти слова, чтобы объяснить свое новое положение. Она не боялась Пьера и Жана; они ни разу не подняли на нее руки. Она поняла, что страшится их осуждения.
А вот что они сделают с Рене — совсем иной вопрос. Он все время тревожил ее в глубине души, и все же одного она не учла: она будет нести ответственность за то, что обрушится на него. Сейчас он еще не мог по-настоящему защищаться. При обычных обстоятельствах, когда Рене оправится от ран, ему, несомненно, будет по силам справиться с любыми проблемами. Наверное, прошлый опыт очень поможет ему.
Эта последняя, довольно язвительная мысль вызвала у нее раздражение. Его опыт ее совершенно не касался, и вообще он пошел ей на пользу. Каким именно образом он оказался ей полезен, она не хотела думать, но, поразмыслив, не смогла припомнить, чтобы прошедшей ночью раны как-то повлияли на его способности любовника. Возможно, в его обращении с ней было больше осторожности и нежности, меньше решительности, но ей казалось, что его сила или ее отсутствие здесь вовсе неуместны. Это немного сбивало с толку, но и приносило облегчение. Она рада, что он не будет беззащитен перед ее покровителями.
И врасплох его не застанут — он больше не спал. Она не понимала, почему так уверена в этом: он не шевельнулся, не издал ни звука. И все-таки она бы поклялась, что он насторожился. Пока она обдумывала это, гром снова загрохотал над раскачивавшимся, приседавшим судном.
Внезапно она догадалась, что его выдало, — напрягшиеся мышцы. Для того была причина. За опущенной занавеской раздался шорох и легкий скрип — один из Бретонов вылез из гамака. Судя по тому, откуда доносился звук, это был Пьер. Секунду спустя, зажегся желтый огонек свечи. Видимо, его разбудила гроза и сильная качка. Было необходимо проверить прочность швартовов.
Сирен невольно дернулась, словно собираясь вскочить и кинуться к своему гамаку. Рука Рене, обнимавшая се, напряглась, удерживая ее. Она затихла. Он был прав, лучше не шуметь, не делать резких движений, чтобы не привлекать внимания. С другой стороны, занавеску, отгораживавшую се угол, на ночь почти всегда поднимали после того, как Сирен переоденется. То, что она была опущена, могло бы вызвать подозрение.