— Я? — растерянно спрашивает Лида.
Замираю, не понимая, что происходит. Это он ее выгонял, не меня? А затем раздается быстрый цокот ее десятисантиметровых шпилек. Отхожу от двери, давая ей пройти. Меня обдает запахом ее брендовых духов, глаза скользят по фигуре “песочные часы”, облегающей юбке с разрезом сбоку до середины бедра. Так вот каких девушек ты теперь предпочитаешь, да, Тагир?
Хлопок двери. Мы с Юсуповым остаемся наедине.
— Что тебе нужно, Булатова? — цедит он сквозь зубы, опирается о стул, скрещивает руки на груди, даже не пытаясь застегнуть расстегнутую не им рубашку.
Такая явная демонстрация меня коробит.
Молчу, пытаюсь зажечь пламя ярости, которым я пылала пять минут назад. Тяжело дышу, скольжу взглядом снизу вверх. Отполированные черные туфли, идеально ровные стрелки такого же цвета брюк, кожаный ремень без единой потертости, торс, обтянутый белой рубашкой, тело без единой складочки жира, даже сквозь ткань видно.
Только закатанные рукава и ослабленный узел галстука выбиваются из образа. Тишина. Никто из нас не говорит. Его руки, обвитые голубыми венами, напряжены. Помню, как я любила обводить каждую выпуклую голубую линию, мечтая пройтись по ним нежными касаниями губ.
Но нам было нельзя… Харам… Сейчас понимаю, как он меня берег. Не каждый мужчина в наше время блюдет честь девушки.
Зачем ты ищешь в нем что-то хорошее, Ясмина? Повторяю себе эти слова все эти годы непрерывно, надеясь, что когда-нибудь воспоминания канут в забвение, а привкус горечи и сожалений смоется счастьем… Которое так и не пришло к нашей семье даже спустя восемь лет.
— За что ты так со мной? Что плохого я сделала тебе?! — надрывается мой голос, когда я решаюсь заговорить и высказать ему всё, что наболело, покрылось язвами и наполнилось занозами.
Всхлипываю невольно, прикрываю рукой рот. Прикусываю ладонь, чтобы болью унять подступающие слезы.
Он молчит. Я не поднимаю глаз с его шеи, где бешено бьется жилка. В кабинете повисает напряженное молчание.
— Ты родилась, — спустя долгие минуты отвечает он зло.
— Ч-что? — обхватываю шею, сглатываю ком.
— Уходи, Ясмина. Уходи! От греха подальше… — падает в пустоту его агрессивная угроза.
— Ты не можешь меня уволить! — хриплю, по щекам текут слезы. — Это всё, что у нас есть. Ну почему… Почему ты появился снова… Не поступай так с нами! Мой отец умирает, Тагир. Моя работа хоть как-то держит нас на плаву…
— Если ты думаешь, что я причастен к твоему увольнению, то слишком преувеличиваешь свою значимость в моей жизни, — холодно осекает мою истерику.
— Но… — возражаю, стискиваю кулаки и решительно делаю шаг вперед.