Пределы нормы (Графеева) - страница 24

Прям змея, с восхищением и ужасом подумал я. Высокая, тонкая, спина прямая, грудь покатая, медленная и опасная. Во времена моего пребывания в больнице Алена Игоревна была медсестрой, той, что ходила с заведующим на утренний обход. Александр и другие, такие же большие медбратья при встрече с ней опускали глаза, робко здоровались, зато потом долго смотрели ей вслед. А медсестры в процедурном никогда не называли ее по имени, но из того, что они говорили, всегда можно было понять, что говорили они именно о ней.

– Работу, говоришь, нашел? – Эдуард Владимирович отвернулся от компьютера, взял в руки чашку с чаем и откинулся на спинку кресла.

– Да! – радостно воскликнул я, но быстро оглянувшись на Алену Игоревну, понизил голос: – В котельной работаю. Меня там всему учат.

Он одобрительно кивал головой. Добавил ложечку сахара в свой чай, размешал. Я свой пить не решался, вдруг еще что-нибудь спросит, а я чаем занят. Но он молчал, грыз сушку, запивал. Потом, наконец, спросил:

– Нравится?

Я кивнул.

– Понятно…

Справился еще с одной сушкой, и спросил меня, наверное, просто, чтобы не молчать:

– Жениться не собираешься?

А я вспыхнул. Вопрос был задан между прочим, а меня в самое сердце.

– Нет, – еле слышно отозвался я и опустил глаза.

– И правильно, лучше не торопиться.

Это, конечно, сказано не для меня, а для жены. Но та и виду не подала. А я весь напрягся. Если бы не Алена Игоревна, я бы ему все рассказал прямо сейчас!

Снова молча пили чай, и когда молчать уже казалось неприлично, я сказал:

– Лада возвращается.

Эдуард Владимирович на мгновение замер с чашкой в руке, удивлено вскинул брови. Может, не помнит ее, и я пояснил:

– Сестра моя, старшая.

Алена Игоревна встала с дивана и вышла из комнаты. Шорохи в прихожей, хлопнула входная дверь. Говорить мне сразу стало легче, я даже улыбнулся.

– Она с мужем в Америке живет. Написала маме, что приезжают и даже думают остаться здесь.

Эдуард Владимирович задумчиво потер подбородок, потом сказал:

– В Сочи мы с другом ездили на лыжах кататься, я тебе фотографии не показывал?

Я отрицательно помотал головой. Когда бы? Года три не виделись.

Стали опять смотреть фотографии. Опять вялые комментарии доктора, опять щелк-щелк. Вот ведь он – момент, мы вдвоем, можно ему всё сказать. Начну так – Эдуард Владимирович, (мне всегда сложно давалось его отчество, Вла-Вла…, ладно, справлюсь как-нибудь), у меня есть Вера. Нет, нет, лучше так, Эдуард Владимирович мне нужна Вера.

А лучше бы начать так – ее зовут Вера. Она свежа, юна, нарядна. Она – весна! Живет Вера в том доме, которому мы с дядей Пашей дарим тепло. Здоровается со мной при встрече. Частенько сидит на холодных качелях во дворе. Вера, встань! – кричит ей мама в окно, и Вера слушается. Мне всё кажется, что ждет она там меня. А я смотрю на нее сквозь грязное окно котельной. Лишь однажды поддался порыву и выбежал к ней. Но замешкался с курткой, опоздал. Качели пустые, взад-вперед, взад-вперед, я сел на них, еще теплых ее теплом.