Меня из-за Васи и видно не было. Я, по крайней мере, на это надеялась и голоса не подавала. Каждый раз как машина подпрыгивала на кочке, в животе все сжималось в комок. Все губы себе искусала.
Вообще я долго отказывалась ехать, стоя перед раскрытым кузовом грузовичка, в котором у самого выхода (или входа) сидел Страшила, обнимая руками свои тощие колени.
Лева по-своему расценил причину моего отказа и на каждую мою истерическую реплику, примирительно призывал: «Да не ломайся!»
Потом Вася взял меня за локоть и отвел в сторону. Боковым зрением я видела, как Лева опускает край тенда, отделяющий Страшилу от внешнего мира.
– Нас больше никто не повезет, – выдал он мне главный свой аргумент.
Но я все смотрела в сторону машины, и тогда Вася добавил:
– Я сам все укладывал. Ничего с этим чудиком не случится.
Страшила, надо сказать, вполне спокойно, даже безразлично отнесся к новости о своем посадочном месте, и теперь, когда перед его носом опускался кусок брезента, его лицо по-прежнему ничего не выражало.
– А если…
Я собиралась снова повторить все свои страшные предположения.
– Без если. Ничего не случится.
Я Васе не верила, но мы поехали.
Солнце садилось. По обе стороны дороги розовели широченные поля.
Мне всегда казалось, что закат идеально вписывается в оконную раму. Находит в ней свое совершенное обрамление – будь она деревянной, пластиковой, пусть хоть резиновым жгутом как в этом тарантасе. И такая картина поистине лучшее произведение мастера (кем бы он ни был, был ли он вообще), апофеоз всего творчества. Потому что невозможно даже вообразить, что есть на свете места, которых бы закат ни красил, ни углублял. Самые пугающие картины в закат становятся многозначительней, еще страшнее… Я будто уже видела Сонное село на закате…
– Короче там шашлы, все дела. Пивас только дорогой. Ну там типа сами его делают, типа поэтому дорого…
– А что у вас про Мякишево говорят? – перебила я Левин захватывающий рассказ о ночной жизни в Шамати.
Лева ответил не сразу.
Он предпринял пару попыток увидеть меня. Прильнул грудью к рулю и заглянул за Васю.
– А что говорить-то? Захолустье похуже нашего, – на удивление серьезно сказал он.
– А ты там был?
Теперь я уже сама выглянула из-за Васи.
Лева передернул плечами, и все тем же непривычным тоном, будто Леву нам подменили, ответил:
– Ну в детстве с батей ездили…
– А после того, как там… – долю секунды я искала слово, и ничего другого не нашла кроме непривычного для себя, но как мне показалось, универсального – шарахнуло?
Лева долго не отвечал, потом глупо хихикнул.