ЮЖун подаёт мне чистый лист, и я пишу:
“Господин Сян, секта “Семи ветров” пала. Мой Дом Огня иной. Я прикажу сопроводить дочь вашей семьи в столицу. Девушка вернётся домой с соблюдением всех приличий”.
Может, написать, что девушка Сян разбила печь? Нет, я не дам ни малейшего повода для продолжения общения. Я ставлю подпись, дую на бумагу, чтобы тушь высохла быстрее. Получается, я должна успеть прибыть в резиденцию Сян до того, как глава семьи придумает, куда меня деть. Сплавит в любой другой храм, выберет тот, что подальше. Нет уж. Я убираю записку в конверт, конверт запечатываю и через ЮЖун передаю слуге.
Поклонившись, он уходит.
А я возвращаюсь к описанию техник культивирования. Сегодняшний день я посвящу ученикам. Завтрашний — тоже. Дом Огня в четырёх днях пешего пути до столицы. У меня есть карета и лошади. За день доберусь? Надо будет сделать некоторые дела под именем Шан, а затем явиться в резиденцию. ЮЖун и кто-нибудь из монахов проводят.
— Старшего цыплёнка ко мне, — распоряжаюсь я, а когда коршун приходит, приказываю. — Вскрой!
Увесистый на вид ларец оставил слуга, и мне любопытно, во сколько господин Сян оценил мою жизнь. Это ведь только на словах подарок. Он платит за то, чтобы его раз и навсегда избавили от позорящей его родственницы. А ларчик дорогим не выглядит. Простая форма, дерево отполировано и покрыто лаком. Ни резьбы, ни инкрустации.
Коршун откидывает крышку не сразу, проверяет. Я одобрительно киваю. Не найдя подвоха, он косится на меня, но на подсказки я скупа, поэтому принять решение коршуну приходится самостоятельно, и он раскрывает ларец.
Я подхожу ближе, заглядываю.
— Всего лишь? — набор писчих принадлежностей, курительница, немного благовоний, дно выложено серебряными слитками. Из по-настоящему ценного только чётки из молочно-белого нефрита.
— Госпожа?
— Что ты знаешь о министре Сян и его семье?
Коршун пожимает плечами:
— Достойная семья, влиятельная, богата золотом и талантами. Министр, по слухам, у императора на хорошем счету. В скандалах не замечен. Сян чуть ли не живое воплощение высокой нравственности.
— Ты сомневаешься? — улыбаюсь я.
— Однажды мне довелось увидеть, как дева из весеннего квартала, по слухам красавица, за чей благосклонный взгляд будут сражаться лучшие из мужчин, смывает с лица краску. С тех пор, чем больше сладость я ощущаю, тем большую горечь я под ней подозреваю.
— Ты прав. Красивые цветы под своими стеблями обычно прячут навозную кучу.