И снова я была в ловушке. Вновь мне было некуда бежать, ни от обстоятельств, ни от своих собственных чувств, которые разрывали меня изнутри, когда я слышала рядом его голос. Думаю, он все понял, едва взглянул на меня, когда обо мне спросила Шанталь…
Вот, она, вся такая неземная, свежая, точно цветок жасмина, распустившийся в свое первое утро, отрывает взгляд от своего возлюбленного Луциана и видит меня, с перекошенным лицом глядящую на них с другой стороны площади.
«Кто это?» – спрашивает она, не отнимая ладошек от груди колдуна. Но ей отвечает не Луциан, его опережает ее отец и говорит что-то на их певучем языке. А я в той тарабарщине разбираю лишь два знакомых слова – «филиам» и «амани», кажется второе переводится как «сердце», а может и «моё».
Лицо девушки быстро меняет эмоции, одну за другой – сначала замешательство, потом удивление и затем радость… демон ее побери, искренняя щенячья радость, с которой она подлетает ко мне и восторженно лепечет о том, как счастлива, что милостивая богиня дала ей шанс познакомиться со мной! Как она рада тому, что Луциан привел меня сюда и тому, что я непременно поселюсь с ними, в их гостеприимном доме. А потом легко разворачивается на носочках, взметая свои длинные легкие подолы, да светлые локоны, и обращается уже к отцу. По-детски щебечет, умоляя подтвердить, что я непременно буду гостить у них. И конечно же, Кадарин соглашается… ну, кто же откажет такой милой прелестнице…
А я стою рядом с ней, ни живая, ни мертвая, и почти чувствую ее волосы в своих до боли сжимающихся кулаках, ощущаю, как рот наполняется слюной от желания плюнуть ей в лицо… потому что противно до тошноты смотреть! Потому что возмутительно видеть ее радость от моего присутствия. Словно я диковина какая заморская, которую Луциан ей на потеху привез, а не женщина, которой только что безжалостно разбили сердце. А ведь по-честному не ее в том была вина…
Стоит ли говорить, почему на колдуна я даже взгляд поднять не могла всю дорогу до их дома, и от звука его голоса вздрагивала, как от ударов. А вот Луциан смотрел на меня, я бы даже сказала, не сводил глаз. За то время, что мы были вместе, я научилась с закрытыми глазами ощущать этот цепкий взгляд. Только зачем? Из садистского желания видеть мою боль? То, как я страдаю от.. от не разделенной…
Нет. Признаться себе в том, что испытываю к нему чувства, я не могла. Не так глубоко он забрался в мое сердце и к счастью, не успел смертельно отравить мой дух.
Ничего, значит буду жить. Я может и Лобелия, но цветочного во мне только имя и красота, а под этим всем я прочнее кардской стали.