— Да не за что, наверное. Хотелось бы мне сказать, что я сделал это намеренно, — он определенно сделал бы это, если бы знать, что Бен так отреагирует. — У меня в рождественском чулке тоже всегда был апельсин, но честно говоря, я думал, что это отстой. Я бы предпочел шоколад.
— Это потому что ты избалованный. Ты привык получать свежие фрукты в любое время, когда захочешь.
В его словах был смысл, но это наводило на другой вопрос.
— Разве апельсины можно было достать посреди зимы в 1850-х годах?
Бен рассмеялся, сделав шаг назад, чтобы уставиться на Джейсона с изумленным весельем.
— Естественно! Ты же знаешь, что их урожай собирается зимой, да? С ноября по март?
— Серьезно?
— А почему, по-твоему, их всегда кладут в рождественские чулки? И в пряный пунш? И почему, по-твоему, люди утыкивают их гвоздиками в период Рождества и…
— Ладно, я понял. Я баран. Я не думал, что зимние апельсины — это распространенная штука.
— О да, — сказал Бен с притворной серьезностью. — У нас в Теннесси было предостаточно зимних апельсинов. Но вот летние апельсины? Это редкость.
Джейсону казалось, что он никогда не поймет, как Бену удавалось сохранять добродушное чувство юмора после всего, что с ним случилось.
— Ты невероятный, — сказал он, привлекая Бена ближе и целуя его. — Боже, я соскучился по тебе. Я надеялся, что ты будешь ждать меня, когда я вернулся этим утром.
Улыбка Бена померкла.
— Половину вчерашнего дня я провел как на иголках. Я думал, что с ума сойду. Твой план сначала показался логичным, но чем дольше я об этом думал, тем сильнее это походило на кошмарную идею. Я был уверен, что все пойдет псу под хвост. Я начал воображать самые ужасные вещи.
— Например?
— Например, что ты решишь, будто Дилан прав, и оставишь меня на чердаке навечно.
— Ты думал, что он убедит меня, будто ты — плод моего воображения?
Бен неуверенно кивнул.
— Самое логичное объяснение. Я это понимаю.
Джейсон крепче обнял его и поцеловал в лоб.
— Никогда.
— То есть, все кончено? Сработало?
— Безупречно.
— А что Дилан? Он…
— Уехал? Да. Он покинул город пару часов назад.
Бен несколько секунд переваривал это, и наконец он улыбнулся, медленно и робко.
— У меня такое чувство, будто я должен выразить сожаление по поводу отъезда твоего друга, но я не сожалею.
— И я тоже. Не в этот раз.
Улыбка Бена сделалась шире.
— Так что теперь?
— Теперь? Я наконец-то сдержу кое-какие обещания.
Но в этот раз он хотел сделать все правильно, а не спешить, как в прошлый раз, когда они оба кончили, даже не сняв одежду. Он медленно раздевал Бена, пока они целовались. Он уложил Бена на узкую кровать и выпрямился, чтобы изучить его, желая наконец-то увидеть Бена целиком. Его кожа была такой белой, что Джейсон видел паутинку вен на груди Бена. Волосы в его паху были густыми и черными, необрезанный член тяжело лежал на мягком животе. Его руки и грудь были худыми, но это скорее признак молодости, нежели слабости, и его ноги оказались более мускулистыми, чем ожидал Джейсон. Да, астма не давала ему заниматься многими вещами, и учитывая его телосложение, ему никогда не быть большим мускулистым качком. Джейсон понимал, почему он чувствовал себя слабым в сравнении с наверняка рослыми и дюжими парнями, которые работали на плантациях в XIX веке. Но Бен был крепким, его тело было худым и жилистым — результат жизни без современных удобств, где поход в город требовал пройти пять миль пешком, а добыча воды, молока или яиц требовала больше физической нагрузки, чем Джейсон получал за неделю. После стольких лет в шаре его мышцы должны были атрофироваться, но он явно застыл во времени; его тело вообще не старело и не изменялось день за днем, неделя за неделей, год за годом.