Я застегнул верхние пуговицы на рубашке и прикрепил бабочку. Критично осмострел поставленную Натальиным парикмахером чёлку. Угораздило же меня выйти на кухню, когда она поила его чаем. Вот и попался. Теперь похож на пижона. Хотя, ладно, мне даже нравится, можно поиграть сегодня в хорошего мальчика. По крайней мере до аукциона.
Время уже пять, пора выдвигаться. Я закинул в карман карту и смартфон и вышел.
Твою мать! Угораздило же выйти одновременно с бестолочью.
Наткнулся взглядом на воздушное облако какого-то невероятно-нежного цвета. Даже не сразу сказал бы, как он называется. Беж – не беж. Но не платье шокирует меня, а то, как оно подчёркивало свою обладательницу.
Обнажённые плечи немного поблёскивали, на тонких руках аккуратные ногти. Не здоровенные пилы вырвиглазного цвета, напоминающие когти динозавра, а маленькие и светлые. Браслет на изящном запястье.
Поднимаю глаза выше. На лице совсем немного косметики, светлые волосы локонами рассыпаны по плечам. Бестолочь выглядит так нежно и так невинно, что у меня в плечах появляется скованность и напряжение – настолько хочется прикоснуться к ней.
Ненавижу её. Чёртова ведьма с ангельским лицом. Вырвала душу и перемолола все кости. Не могу смотреть на неё без желания сжать в руках до хруста, пока не закричит, не взмолится. Ещё с того самого вечера, когда Рёмов решил, что он круче и отпинал меня с толпой своих миньонов. С ним-то мы разобрались уже, а вот с бестолочью…
Как только хватило тогда ума в моей отбитой башке не завалиться к ней. Ведь не ожидал, что откроет, а она открыла. И смотрела на меня своими огромными невинными глазами. Ожидала сказку.
Только я ни черта не принц. И не в сказку мне хотелось играть. Но тогда я вдруг понял, осознал, что не хочу причинять ей боль. Не хочу калечить её психику собой. Она же, наверняка, ещё невинная, а я не мог дать ей её романтическую мечту о первом разе. Сделал бы всё так, как привык, как нравится. А это не для неё.
Но с тех пор она из башки не выходит. Сидит там так плотно, что иногда волосы на голове рвать хочется. Ирка старается, из кожи вон лезет, а я ловлю себя на том, что меня кроет отторжением.
И сейчас бестолочь стоит и смотрит, а в глазищах столько печали, что мои предохранители начинают барахлить. Руки сами сжимаются в кулаки в карманах брюк, когда я молча прохожу мило, цепляясь за её одуряющий запах. Это не просто духи. Это она с каплей духов. Её запах преследует меня ещё с того момента, как я учуял его на кухню в тот день, когда пытался извиниться. Сводит с ума, заставляя как наркомана желать ещё и ещё.