– Уманцев Антон Владимирович, – повторил Лагутин, – не припоминаю.
– МВД, органы дознания.
– Не пойму из чего сделано лезвие? – осматривал нож Лагутин, – такое толстое!
– Я бы сказал, что из топора. Надо с особым вниманием ознакомиться с делами, где убийство было совершено ножом или топором. По времени ограничений нет. Прошлое и будущее соединились в одном настоящем. Судя по жестокому убийству собаки, убийца сейчас находится в селе, если его не становить, то все возможно.
Думаешь, за Тюриной кто-то стоит? Вполне возможно. Из твоего описания я понял, что она женщина одинокая, умом и красотой не отличается. Уговорить ее дать больному лекарство (снотворное), включить сплит, труда не составит. Но тебе будет трудно одному перелопатить архив! Дам тебе двух практикантов в помощь на один день. Хоть какая-то польза от них будет. Сейчас уже поздно, завтра к девяти в архиве они будут ждать твоих распоряжений. А нож я забираю. Отдам на экспертизу, вдруг всплывет?
От Лагутина Трубников поехал к Вере. Она отдала ему распечатку счетов за электроэнергию. Счет за апрель намного превышал счета за предыдущие месяцы.
– Что-то мне, – сказала Вера, – не хочется видеть в Тюриной папиного убийцу. Она могла забыть выключить свет, когда уезжала к фельдшеру, потом в аптеку. И Жулька! Тюря тоже любила собаку! Она кормила ее. А папа кормил Тюрю. Нет, она просто забыла выключить свет!
– Даже все лампочки, считая и те, что на чердаке и в подвале, столько энергии не потратят.
– Вы думаете, что Тюря убила папу? Специально включала сплит, когда он спал, чтобы было холодно?
– Это всего лишь одна из версий. Мне бы поговорить с Тюриной. Где она может прятаться? У кого?
– Не знаю. Я мало о ней знаю, хотя она и родственница: седьмая вода на киселе. Кто ее отец, не знает никто. Мать вырастила ее одна. Мать деспотичная и властная женщина, очень тщеславная. Мать по-своему любила дочь, но часто била ее. Порой била просто так, чтобы отвести душу. Соседи слышали, как она кричала на нее: «Дубина стоеросовая! До каких пор ты будешь меня позорить?» Я не знаю, чем Тюря ее позорила?
Она росла забитой и затравленной, к самостоятельной жизни не пригодной. Но я не чувствовала в ней озлобленности, которая позволила бы так жестоко убить папу и расправиться с собакой. Тихая, забитая, она всех боится. У нее никогда не было подруг. Мне кажется, что она не умеет смеяться и улыбаться. Папа пожалел ее, когда она потеряла дом по собственной глупости. Пустил ее к себе жить, прописал, а зря. Не делай добро, не получишь зла.
– Выводы делать еще рано, – остановил ее детектив.