– Но я все равно не удивлюсь, – прервала его Адель.
– Тогда я скажу прямо. Я ничего и никого не ищу, не жду. Мне не нужен кто-то другой, чтобы существовать. Я совершенно не готов устанавливать с кем-то прочную и долгую связь. У меня есть всё, и я не хочу считаться с кем-либо ни в едином вопросе, касающемся моей жизни. В этот век самое страшное – это нуждаться в ком-то. Ты можешь не согласиться, но привязанность к кому-либо только ослабляет, да и я, наверное, утратил это душевное свойство. Я усвоил одно: нет тех, кто незаменим. Бесконечный выбор – в моем случае не траектория к одному единственному человеку.
Адель, вопреки его ожиданиям, не стала возражать, задавать вопросов или высказывать свою точку зрения, снисходительно улыбаясь, она словно окунулась в поток времени, пытаясь прочувствовать красоту момента, и все сказанное будто теряло ценность, заглушалось терпкостью хорошего вина. Она бросила взгляд на горизонт и взяла в руки сумку и накинула на плечи рубашку.
– Ну тогда прощай, – Адель очаровательно улыбнулась, и Давида удивило разумное и спокойное выражение ее лица.
– Прощай… – через силу произнес он.
Дневная духота спала в порту, от воды повеяло прохладой, и море заблагоухало соленым запахом. Адель почувствовала невесть откуда взявшуюся силу и великую ценность простой безыллюзорной реальности, а Давида будто что-то больно кольнуло, вопреки его представлениям о собственной непоколебимости. Утром он уплыл на яхте, и работница кафе рядом с портом видела его в компании двух девушек, по всей видимости, эскортниц. В воде ему нравилось больше, чем на суше, и все его существо манил и притягивал горизонт, с которым он хотел слиться, оторвавшись от берегов.
А её впереди ждала жизнь, наполненная теплыми сгустками смыслов и звучащая интонационными переливами, вспышками эстетизма, удивлявшая непомерной глубиной самых простых явлений. Находясь среди людей, она замечала нечастые проблески духа и красоты, но посвятить им жизнь хватало мужества немногим.
***
Если бы можно было забраться на такую высокую гору, с которой было бы видно не только все земное пространство, но и все времена, исторические события, поколения, стало бы ясно, что земля слишком мала, а человек слишком огромен, как статуя Давида Микеланджело. И сотни лет человечество, не умолкая, рассказывает лишь о себе и своем создателе.
Прохладные коридоры музея Ниццы с самого утра слышат шаги посетителей, наблюдавших, как с белых стен свисают библейские герои, яркими красками повествуя о своем величии, преодолевая бренность бытия и бездушность материи. Адель стояла напротив ярких полотен, и ее все больше затягивала многовековая глубина сюжетов, нанесенных на полотно художником Марком Шагалом.