– Ну, тогда, по моему мнению, еще не все потеряно.
Катька на такую постановку вопроса снова презрительно фыркнула.
– «Даже если женщина не права, мужчине следует попросить прощения!» – назидательно продекламировала она, и удалилась вместе с пустыми пивными бокалами из соседнего столика.
***
«Десять ноль-ноль, – напомнила мне развратница, – серебристый мерседес с красавцем-принцем должен подъехать на стоянку». «Не смей смотреть в окошко, Таня! – сразу же цыкнула феминистка, – подумаешь, сверкающий мерседес, подумаешь, неправильный принц, словно сошедший с каталога журнала, рекламирующего мужскую одежду, мы тоже не лыком шиты. Ты красавица и умница, а он с тобой, как с продажной девкой!»
Зеркальная гладь окна так и манила к себе. Хоть краешком глаза увидеть этого великолепного мужчину, воспоминания о котором неизменно отзываются жаркой тянучкой в животе, а еще с дыханием случаются нелады, словно кто-то крадет кислород из воздуха, которым я дышу. «Влюбленная дура!» – вынесла вердикт зануда-отличница.
Конечно, подходить к окошку я не стала. Наоборот, усиленно принялась за работу, только цифры и слова скакали у меня перед глазами, завивались яркими узорами, в которых виделись очертания мужского и женского тел, переплетенных в различных замысловатых эротических позах на атласном покрывале огромной кровати базы отдыха «Озерная соната».
Так, Таня, сосредоточься!
– О, Танюш, тебе опять букет! – оторвала меня от внутреннего диалога коллега. – Все же какой мужик, каждый день цветами заваливает!
Интересно, а предложи Алекс съехаться Ирине, она бы согласились?
Розы были ярко-красные, карточка, как всегда, отсутствовала. А мог бы написать: «Извини, прости, я идиот!» «Это ты идиотка, Таня! Надо было соглашаться и переезжать к нему. К чему эти высокие принципы?! Могла бы уже сегодня после интенсивного головусносительного секса нежиться в объятьях Шувалова», – змием-искусителем нашептывала мне на ушко развратница. «После его слов не могла!» – отвечала гордячка-феминистка. «Таня, ты вела себя, как дура! Не понимаю я тебя, к чему было ломаться?! Зачем рукоприкладство?! – продолжала сокрушаться развратница. – Шувалов трижды прав, вы взрослые люди, а ты вела себя, как выпускница школы, нет, детского сада. Куда девался твой ум, отличница?! Неужели нельзя было мягко растолковать Шувалову, что Таня не хочет спешить, считает необходимым продлить период ухаживания, а не окунаться сразу во все прелести совместной жизни. Даже стандартной фразы не вспомнила, дескать, «сначала нам нужно хорошенько узнать друг друга». Отличница виновато потупила глазки. Шувалов тоже мог бы придумать более существенные аргументы, не сводить все к деньгам, а главное, не разговаривать со мной так грубо. «Сказал бы, что любит и ты растаяла?!» – поинтересовалась феминистка. Нет, растаять не растаяла, чай, не сахарная, но мое мнение неизменно – съезжаться нам совершенно рано. Однако, уверена, в этом случае, гордячка во мне утихомирилась бы гораздо быстрее, а значит, разговор с Алексом вышел бы намного мягче. «Пока ты будешь такой щепетильной, кто-нибудь с радостью займет вакантное место рядом с Шуваловым, – не успокаивалась развратница. – Думаешь, ты лучше других, Таня?! Да таких красоток пруд пруди…» Глупо соревноваться с кем-то в красоте, уме, таланте и так далее, нужно в любых ситуациях оставаться собой… «Этот парень не для тебя, может, и лучше, что так случилось, – наконец вступила в разговор отличница, – папа правильно сказал: «Из отношений, где между партнерами имущественная пропасть, ничего хорошего не получится». Он будет постоянно тыкать тебя своими деньгами». «Нет, звони, пока не поздно, извиняйся», – настаивала развратница. «Только попробуй! – насупилась феминистка. – И я тебе постоянно, денно и нощно буду напоминать, как ты переступила через свою гордость. Пусть сам извиняется!»