– Убирайся! – раздался мой голос в тишине квартиры.
Только блондинка даже не подумала слушаться. Пальчики с рисунком забавных кошачьих лапок начали нежно оглаживать мою грудь.
– Милый, мне так хорошо с тобой.
Тошнота усилилась.
– Ты плохо слышишь, я сказал, убирайся!
– Ну, пожалуйста, не прогоняй меня.
Светловолосая девушка ласковой киской потерлась о мое тело, тыкаясь чуть вздернутым носиком мне в грудь и подмышку. Молниеносно вскочил с кровати, немилосердно схватил Ля-ля-ля за руку, вытаскивая из своей постели.
– Если ты не оденешься через пять минут, то я выставлю тебя за дверь голой!
– Фу-у, грубый какой! Я просто хотела быть рядом и радовать тебя своей любовью.
– Спасибо. От такой радости меня мутит.
– Зачем ты так жестоко?! Ведь я люблю тебя!
– Зря… Я еще тот козел, причем предупреждал об этом.
Ля-ля-ля заплакала, пальцы с кошачьими лапками мелко затряслись. Снова стало совестно и муторно. Надо быстрей от нее избавляться, может, тогда мне чуточку станет легче дышать.
Принес ей одежду из гостевой спальни.
– Одевайся, детка, тебе пора домой. Давай договоримся больше никаких забытых сережек и прочих глупостей.
Снова, как и в прошлую нашу встречу, протянул ей пятнадцать тысяч рублей.
– Возьми деньги на такси, и чтобы духа твоего здесь не было.
***
Букеты продолжали приносить каждое утро. На четвертый день в цветах обнаружилась карточка, которая гласила: «Таня, прости, я идиот!» Ага, безоговорочно осужденный признал свою вину. И чего я улыбаюсь, скажите, пожалуйста, ведь с идиотами девочке-отличнице точно делать нечего. «А может, найдем какое-нибудь дело?! – с надеждой спросила распутница. – У меня есть парочка шикарных вариантов использования неправильных принцев». Феминистка с отличницей на нее зашипели, они еще помнили обидные слова Шувалова. Однако во мне что-то дрогнуло, я освободила прекрасные розы от упаковки и поставила в вазу. «Правильно! – радостно запела распутница, – на идиотов грешно обижаться!» «Ишь, посмотрите на нее, все готова простить, чтобы увидеть прекрасные глаза принца», – заворчала феминистка. «Глаза мне вовсе ни к чему, – показала язык развратница, – по прекрасным серым очам наша мечтательница убивается».
Через час зазвонил телефон. Незнакомый номер. А сердце почему-то забилось сильнее, словно подсказывая – это звонит он. В трубке раздался хриплый бас:
– Татьяна Николаевна Лазарева? – несмотря на то, что Шувалов попытался изменить голос, я все равно его узнала, внутри забушевала буря из самых разных чувств. Возмущение, радость, тоска, нестерпимое желание увидеть, вдохнуть в ноздри приятный, чуть терпкий запах мужского одеколона. Эмоции нахлынули одновременно, и под их натиском рука, державшая телефон, дрогнула, а внутри живота случился жаркий толчок.