Стучусь в кабинет, тут же дергаю ручку.
И встречаю четыре удивленных взгляда.
Злючкин и троих малявок.
Занятие, что ли?
— Простите… — усмехаюсь, с удовольствием разглядывая быстро наливающееся краской личико Злючки, — я думал, занятия кончились…
— Нет, сейчас идет факультатив… Что вы хотели?
Она не поднимается со стула, смотрит зло и настороженно.
— Я по поводу племянницы, Лены Митрошкиной…
Вера переводит взгляд на учеников, потом на меня.
— Я завершу через десять минут.
— Хорошо. В коридоре подожду.
Улыбаюсь ей своей самой трусосдирательной ухмылкой, выхожу.
Ну давай, Вера, заканчивай занятие. И думай о том, что я тебя жду. Совсем неподалеку.
Иду к окну, разглядываю умиротворяющее зрелище катающихся по листьям пацанов. Ловлю себя на том, что даже завидую немного их беззаботности.
Хорошо вам, парни. Из всех забот — только то, что мать за грязную одежду наругает…
Никаких проблем.
А тут… Племяшка, сестра, работа, Злючка…
Не знаешь, за что и хвататься, в первую очередь…
Хотя нет, знаю, за что ухвачусь.
В первую очередь.
Когда хлопает дверь, и дети выбегают из кабинета, с любопытством разглядывая меня, я уже накручиваю себя до такой степени, что остается только закурить. И очень хочется это сделать. Но школа же. Хотя, когда сам учился, это меня нифига не тормозило.
Прохожу в кабинет и застаю Веру у шкафа, спешно натягивающей пальто.
О, как! То есть, разговаривать в помещении не желаем?
А чего так?
Я же, вроде, по серьезному поводу пришел…
— Вера Валентиновна, мы же договаривались, что вы задержитесь…
— Не договаривались. У меня срочный надомник. Уже опаздываю. Давайте разговор перенесем. Тем более, я не понимаю, что может быть такого срочного? Лена — отличница, спокойная, хорошая девочка…
Ага… Видела бы ты ее вчера…
Я молча закрываю дверь, жалея, что в замке нет ключа.
Он был бы кстати.
— Я все же настаиваю.
— Я не отказываюсь, но не сегодня, к сожалению… — хватает шарф, заматывается. Трусиха.
— Вам ведь доплачивают за классное руководство?
Знаю, запрещенный прием. Зеленые глаза распахиваются в негодовании, затем наливаются знакомой будоражащей злостью.
Тонкие пальчики сжимаются на пушистом шарфике.
Нервно.
Я залипаю на них.
Хрупкие такие. И кожа щек розовая и нежная. И губки кусает. Волнуется.
Сплошной кайф.
— Да, конечно.
С вызовом разматывает шарфик, снимает пальто, кидает на стул. Указывает мне на первую парту перед учительским столом, сразу разграничивая наши роли. Помню я что-то похожее.
Так уже было.
И тогда я ее не поцеловал.
Почему? Почему? Что остановило?
Глаза ее серьезные, острые? Слова надменные? Как она тогда сказала? «Самоуверенный, нахальный бабник»? А еще: «Я никогда не буду встречаться с таким, как ты»?