Ты снова будешь моей, Рида! (Максименко, Хайт) - страница 5

Посмотрев на своего беловолосого друга, гордо защищавшего сжавшихся под взглядами короля за его спиной нас, вдруг поняла, что ни за что не позволю этому случиться.

Аданари — мой!

Никому не позволю причинить ему вред.

И когда эта мысль еще не до конца отложилась в сознании, вылезла из-за спины своего друга и, гордо вздернув подбородок, взяла всю вину на себя, а король на мою слишком эмоциональную тираду даже не разозлился, я потом поняла.

Поняла, что Нари для меня больше не друг. Он стал для меня кем-то другим.

Но кем, в тот момент я еще не понимала, просто чувствовала, что больше никогда не смогу посмотреть на него как, например на Рейденира. Как на друга.

А тем же вечером прошерстив библиотеку Вороньего крыла и наткнувшись на один непристойный для глазу леди фолиант, тихо взяла его в свою комнату, дотошно прочитав, вдруг все осознала.

Вот оно!

Я чувствую к Нари тоже, что и чувствовала отважная демонесса из толстой фривольной книги. Любовь. Так ее называли в той красивой и смущающей истории.

Я тоже замирала при виде своего друга. У меня тоже потели ладошки, а дыхание перехватывало и те странные ощущения в низу живота.

Стоило Аданари взглянуть своими черными омутами с подвижной тьмой, изредка вспыхивающие красными искрами, в мои широко распахнутые глаза, как в низу живота словно что-то скручивалось. А в лоне, так женское естество называли в том же романе, становилось влажно.

В первый раз от той влаги в трусиках я, признаться, испугалась, как и неведомым желанием, но перечитав роман, поняла. Я хотела его.

Хотела своего беловолосого друга.

О, Арос.

Но в то же время с горьким разочарованием чувствовала, Аданари не воспринимает меня как женщину. Я была для него лишь хорошим другом. Не больше.

Зато на других демонесс, очень даже поглядывал, и это злило меня так сильно, что хотелось повырывать этим приторно гадко улыбающимся демонессам все их жиденькие волосики на голове.

Он — мой!

А от вида моего друга рассыпающегося в комплиментах к тем же самым демонессам, мне становилась и вовсе тошно.

И вставал закономерный вопрос:

«Почему они? Чем я хуже?»

Сколько раз я порывалась подойти к другу и честно рассказать о своих чувствах, но стоило только открыть рот и заглянуть в черные глаза, все слова застывали в горле, а коварный вопрос сразу всплывал:

«А что если я расскажу, то потеряю его навсегда?»

И тогда, вся решимость просто сдувалась как ветер на кончиках пальцев.

Нельзя.

Он слишком дорог. Слишком важен.

— Попалась! — услышала победоносный вопль Рейда и, стерев скатившуюся слезинку, посмотрела вниз.